Список закончился. Пустота. Не та пустота, что есть я, чистое сознание, лишенное сущности, а пустота отсутствия связей, вакуум социальных координат. Эти люди – если они реальны, если они не фантомы цифрового мира – они знают меня. Или знали. Могли бы знать. Могли бы быть якорями, способными вернуть меня с дрейфующего плота небытия к твердой земле идентичности.
Мысль, слабая, как мерцающая свеча в бездонной ночи, но на мгновение озарила мрак: а что, если кто-то позвонит? Что, если этот черный прямоугольник оживет, задрожит вибрацией, и голос на другом конце провода произнесет мое имя? Мое имя! То слово, которое, как оказалось, было утрачено вместе со всем остальным. Может быть, в разговоре, в обмене словами, обрывками информации, намеками, я смогу собрать хоть что-то о себе. Кем я был? Каково мое предназначение? Почему я проснулся здесь, как чистый лист, на котором еще ничего не написано? Звонок от другого мог бы стать актом творения моей сущности, актом, вписывающим меня обратно в ткань мира.
Я положил телефон рядом с собой на кровать. Экран погас, погрузившись во мрак. Он лежал там, черный и безмолвный, как могильный камень над моей потерянной идентичностью. Я ждал. Ждал спасительного вторжения другого. Минуту. Пять. Десять. Часы на стене – еще один объект, равнодушно отсчитывающий чужое время, время мира, где существует движение и изменение – мерно тикали, подчеркивая неподвижность моего ожидания. Телефон молчал. Ни звонка. Ни сообщения. Ничего.
Тишина давила. Она была не просто отсутствием звука, но метафизическим вакуумом, заполненным кричащим отсутствием другого. Отсутствием чьей-то заботы, чьего-то внимания, чьего-то ожидания. Никто из этих десятков имен не искал меня. Никто не беспокоился, где я и почему замолк. Мое исчезновение, похоже, не оставило дыры в мире.
Это было более чем странно. Это было… окончательно. Окончательное подтверждение моей суперфлюидности. Если ни один из тех, чьи имена хранил мой телефон, не пытается связаться со мной, значит… значит, я не важен. Я не нужен. Мое отсутствие в их мире не создает пустоты, которую нужно заполнить звонком, не вызывает тревоги, требующей немедленного действия. Я – лишний.
Горькое осознание разлилось внутри, подобно яду. Одинокий. Я, должно быть, не просто одинок в этой комнате – это лишь физическое проявление. Я одинок в самом Бытии, в этом плотном, переплетенном Мире, где существуют Другие. Я – отдельно. Отдельная, не связанная, плавающая в пустоте точка сознания. Мое существование не требует подтверждения извне, потому что оно ни с чем не связано.
И мысль, резкая, как удар хлыста, неожиданная, пронзила пустоту. Одинокий, никому не нужный старик. Откуда это взялось? Почему старик? Почему именно такое определение, такое клеймо? У меня не было образа себя. Я не помнил своего возраста, своего лица. Мог быть кем угодно. Но этот внутренний голос – или это был просто обрывок чужой мысли, отзвук потенциального суждения другого, подхваченный из воздуха? – подкинул это определение. Одинокий старик. Это звучало как приговор. Как сущность, навязанная извне, рожденная из моего нынешнего состояния невостребованности, из этого молчания телефона, ставшего символом моего небытия для других.
Но почему старик? Я не чувствовал себя старым. Я вообще никак себя не чувствовал, кроме этого давящего осознания существования, лишенного якорей. Мне нужно увидеть. Увидеть, кто я физически. Увидеть форму, которую приняло это безымянное сознание. Увидеть данность моего собственного тела.
