Данность - страница 4



Зеркало. Да, зеркало. Оно должно быть где-то здесь. Поверхность, которая не просто есть, как шкаф или стол, но которая отражает. Отражает меня. Или то, что от меня осталось. Зеркало – это граница, порог, за которым я могу столкнуться с собой, с той физической данностью, которая, возможно, объяснит или опровергнет это навязанное определение.

Мне нужно найти зеркало. Чтобы увидеть. Чтобы узнать. Чтобы, возможно, хоть как-то привязать эту парящую в пустоте точку восприятия к конкретной, видимой форме. Даже если эта форма окажется формой одинокого, ненужного старика. Это будет хоть что-то. Хоть какая-то опора в этом море абсурдного, бессмысленного бытия. Шаг к принятию своей фактичности, какой бы ужасной она ни оказалась.

Я был лишь сознанием, парящим в вакууме небытия, выброшенным без предупреждения в эту… данность. В эту пустую, гулкую коробку, наполненную лишь пыльным воздухом и призраками чужого присутствия. Мое Я было невесомым, бесплотным, не имеющим опоры, стремящимся найти хоть что-то твердое, хоть что-то реальное, что могло бы служить якорем в этом океане абсурда. Я двигался, или, вернее, это тело двигалось по моей воле, хотя воля эта ощущалась скорее как импульс извне, чем как мое собственное, укорененное решение.

Коридоры тянулись, однообразные и враждебные в своей безмолвной отчужденности. Каждый шаг отдавался глухим стуком, нарушающим тишину, но не разгоняющим ее, лишь подчеркивающим. Я заглядывал в приоткрытые двери, в темные ниши, ища… что? Ответ? Выход? Или просто подтверждение того, что я существую в этом месте, а не являюсь лишь частью его пыльного забвения?

По пути мне встречались вещи. Обычные, банальные вещи. Но для меня, сознания без истории и контекста, они были загадками, остатками неизвестной цивилизации. Вот, например, стул. Он просто был. Его стульность, его твердая, деревянная сущность ощущалась почти агрессивно. Зачем он здесь? Кто на нем сидел? Его бытие было избыточным, de trop, как и мое собственное. Я касался его спинки – шершавое дерево, холодное и равнодушное к моему прикосновению. Оно просто существовало, не нуждаясь в моем восприятии, в моем понимании. И эта его самодостаточность, эта плотная, неоспоримая реальность вызывала легкое недомогание – недомогание от бессмысленной, ничем не оправданной наличности вещей в мире.

Дальше – небольшой столик у стены. На нем – стопка старых книг, покрытых тем же слоем пыли. Книги! Содержащие слова, истории, мысли других сознаний. Но эти истории были запечатаны, их смысл ускользал от меня, как вода сквозь пальцы. Каждая книга была обещанием знания, которое я не мог получить, напоминанием о мире, где существовали идеи, сюжеты, жизнь, которой я не принадлежал. Я провел рукой по обложкам – они тоже были лишь вещами, плотными, инертными, хранящими свои тайны в молчании.

В углу висело пальто. Простое, темное пальто на крючке. Но оно казалось почти живым, или, по крайней мере, хранящим отпечаток того, кто его носил. Чья-то форма, чье-то тепло, чье-то движение застыли в этой ткани. Пальто было свидетельством другого, который был здесь, но которого нет сейчас. И его присутствие, пусть и в виде пустой оболочки, делало мое собственное существование еще более призрачным, еще более одиноким. Это была вещь, которая намекала на жизнь, но лишь подчеркивала ее отсутствие для меня.

Я продолжал двигаться, ощущая эту странную тяжесть тела, эту инерцию плоти, которая не была мной, но которую я вынужден был тащить. Где-то в глубине коридоров, где свет из неплотно задернутого окна, словно пытливый палец судьбы, проникал сквозь завесу мрака, упал тонкий, мерцающий луч. Он зацепился за что-то, вызвав короткий, но отчетливый отблеск.