Тем самым Бардия хотел показать, что Гаумата и его брат Смердис происходят из древнего рода мидийских царей, хотя на самом деле это было не так. Предки Гауматы находились в свите последнего мидийского царя Астиага,[28] который в знак особого расположения подарил одному из них красавицу из своего гарема. Впоследствии распространился слух, будто эта наложница являлась внебрачной дочерью Астиага.
Гаумата не верил в эту легенду, однако и не опровергал ее на людях, так как это выделяло их с братом из всей мидийской знати, давно утратившей свои царственные корни.
* * *
Гаумата шел глухими коридорами дворца, следуя за рабом, который нес в руке масляный светильник. Черный мрак, наползая из всех углов, заполнял огромные помещения, и робкий огонек светильника казался мотыльком, затерявшимся в темной зловещей безбрежности. Когда был поворот либо ступени, раб замедлял шаг, чтобы захмелевший Гаумата мог опереться на его плечо.
Пир еще продолжался, но Бардия отпустил Гаумату, видя, что тому не терпится уединиться с Атоссой.
Впрочем, пустота и мрак царских чертогов были обманчивы. Вот впереди мелькнул желтый свет. Еще один поворот – и взору Гауматы предстал широкий проем дверей, массивные створки которых были гостеприимно распахнуты. У дверей стояли два евнуха, склонившиеся в низком поклоне.
Гаумата позволил рабу удалиться: дальше он доберется сам.
Светильники на высоких изящных подставках озаряли спальный покой неверным подрагивающим сиянием, в котором расползалась тончайшая благовонная дымка, рождавшаяся в небольшой бронзовой курильнице. Низкий овальный стол, уставленный яствами, занимал середину комнаты. В глубине, за кисейными занавесками, виднелось широкое ложе, ножки которого в виде львиных лап утопали в густом ворсе пушистого ковра. На стенах тоже висели пестрые ковры с преобладанием малиново-красных оттенков.
Из-за ширмы, украшенной гирляндами из цветов, вышла молодая женщина. Это была Атосса.
Гаумата при виде нее слегка поклонился. Он впервые видел Атоссу так близко, да еще с распущенными волосами и в легком одеянии, сквозь которое просвечивало голое тело. То, что дочь великого Кира будет принадлежать ему, вдруг наполнило Гаумату непонятной робостью, словно дух грозного царя витал в благовонном полумраке, пристально наблюдая за происходящим.
От волнения Гаумата не расслышал, что сказала ему Атосса. Лишь по жесту ее обнаженной руки он догадался, что она приглашает его сесть к столу.
Гаумата опустился на мягкие подушки, поджав под себя ноги. Атосса устроилась напротив на низкой скамеечке.
У Гауматы появилась возможность получше рассмотреть дочь Кира.
У нее были серо-зеленые глаза овальной формы, уголки которых были чуть опущены книзу. Низкие изогнутые брови были близки по цвету светлым волосам с золотистым отливом. Прямой нос у своего окончания заметно изгибался подобно клюву хищной птицы. Бледные губы имели красивый росчерк, что придавало чувственности лицу Атоссы, особенно когда она улыбалась. Ее чуть смуглая кожа отливала теплым матовым блеском, а соски чуть вздернутых округлых грудей дерзко выпирали сквозь тонкую белую ткань длинного безрукавного платья с разрезами на бедрах.
Гаумата успел заметить в разрезе платья колено и часть голени Атоссы, когда она подходила к столу. В нем все сильнее пробуждалась похоть. Особенно когда его взгляд упирался в соблазнительную грудь. Атосса часто встряхивала своими пышными вьющимися волосами, не догадываясь, что эти небрежные движения действуют возбуждающе на ее собеседника, поскольку открывают ему нежную линию ее шеи и разрез платья, уходящий в ложбинку меж грудей.
