А Аллочка, глупышка, клюнула на заманчивую игрушку. Галина Георгиевна улыбнулась и покачала головой. Да если бы девочка и завладела этой игрушкой, так он, наверняка, скоро надоел бы ей. К игрушкам она никогда не привязывалась и не жалела их: когда надоедали – ломала.
Ах, да пройдёт это у девочки! Завтра-послезавтра успокоится, и Галина Георгиевна найдёт, какими словами и какими посулами изменить дочкины прихоти. Шоферюга, неуч, безотцовщина! Такой ли Аллочке-красавице нужен мужчина? Нет уж, Кирилл, выкуси, этот цветочек не тебе срывать. У дочки будет такое будущее, о котором мечтает Галина Георгиевна. За рубеж она будет так же запросто ездить, как другие в соседнюю деревню ходят. Она услышит слова восторженных комплиментов в самых элитных столичных обществах. Денег, разумеется, у неё будет… ой, много! Аллочка стоит дорого. А о нарядах и украшениях и говорить нечего!
Галина Георгиевна обнаружила, что сидит и улыбается своим мечтаниям. Спохватилась и оглянулась на рассыпанные по полу бумаги: «А-а, плевать! Аллочкин покой дороже».
Прокурорша и не вспомнила о какой-то Дашке, упомянутой дочкой, мол, втюрился в неё Кирка! На эти слова Галина Георгиевна и внимания-то не обратила.
Вечером того же дня Мария нежданно-незвано пришла в дом Кирилла. Татьяна, матушка его, обернулась на стук двери, лицо посмурнело.
– Вечер добрый, – поздоровалась гостья.
– Проходи, Мария, садись к столу, ты как раз к чаю. Мы со старой почаёвничать собрались.
Отвернулась было к плите, где чайник закипал, шумел сердито, да не удержалась, опять повернулась к Дашуткиной матери:
– Только, Мария, ты, если на Кирилла пришла с обидами, так я-то ведь что могу? Он такой у нас… если чего решит, так его не своротишь.
Старая бабушка близоруко щурилась на гостью.
– Ой, что ты, Татьяна! Я и пришла – вроде повиниться, что ли. На сына твоего не наудивляюсь. Это правда, что он своего добьётся, хоть ты тресни, я уж заметила. А только… – она как бы недоверчиво-удивлённо покачала головой. – Как ты его такого вырастила, Татьяна? Настоящий мужик, хозяин!
– Я вырастила! – насмешливо повторила хозяйка. – Чего я там могла вырастить? Сам поднялся, откуда что взялось. Правда, что заботливый да хозяйственный. Просить иль напоминать не надо ни об чём, весь дом в руках держит, всё хозяйство.
– Да ведь он теперь и об нашем так же заботится! Мне аж неловко, я ж как его гнала. Тебе жаловаться приходила. А теперь – сколь уж раз спасибо ему сказала! Он-то вроде и не помнит никакого зла, а мне иной раз смотреть на него неловко. Вот, пришла хоть тебе про это сказать.
– Это ничего, – улыбнулась Татьяна. – Кира добрый, и понимает всё. Ты ведь тоже не со зла. Нешто не понятно. А Дашуня чего? Не переживаешь больше, мол, обидит?
– Нет, Татьяна, нет! Какое там обидит! На руках носит.
– Дай им Бог, – улыбнулась мать. – У нас с тобой, как погляжу, жизнь у обоих не шибко задалась, так хоть на деток бы порадоваться.
Она поставила на стол ещё одну чашку, налила чаю.
– Мама, ты с вареньем или с сахаром будешь? – спросила она свекровь.
– Сахарку мне, сахарку положи.
– Гляди, не обожгись, потихоньку, – предупредила заботливо старуху. – А ты, Мария не стесняйся. Вот, хошь варенье бери, малиновое. Это уж нонешнее.
– Не сердишься на меня? – спросила Мария, медленно помешивая ложечкой чай.
– Я и не сердилась. На что было серчать? Нешто не знаю, какая слава вперёд сынка моего бежит? Так понятно, какая тебе, матери, от такого кавалера радость? Тут не знаешь, на кого и серчать надо. На Кирилла? Дак на него тоже, – могу ли я?
