В неделю выросли на луговине плетневые приземистые бараки, крытые желтым тесом. Снаружи их обмазали глиной и побелили. Приняли бараки праздничный вид. Окопанные канавами для стока воды, устланные по подножию плющевым дерном, разбежались вокруг бараков палатки. Белое полотно их хлопало по ветру, как птичьи крылья. Казалось издали, будто вывел гусак с гусынями на замшелую заводь свой шумный многочисленный выводок.
Весело похаживал в эти дни по просторному дому Сергей Ильич, позвякивая связкой ключей. Немалые выгоды сулил купцу этот год. Ежедневно наведывались приезжие в магазин, легко сорили деньгами. И, принаряженный в чесучовую пару, Сергей Ильич мелким бисером рассыпался перед ними, низко кланяясь и улыбаясь.
Без особого огорчения узнал он, что облюбованный им в Заводе магазин достался другому. Продала его купчиха разбогатевшему скотоводу. Сообщил эту новость отцу вернувшийся с базара Никифор. Он ждал, что отец разгневается, обложит купчиху матерщиной, а потом будет долго ходить чернее тучи. Но Сергей Ильич, спокойно выслушав сына, только усмехнулся.
– Продала, говоришь? Ну и ладно… Надо будет, так почище магазин отхватим. Только ноне оно так выходит, что и здесь дела можно делать. Не будь только дураком, а деньги повалят. От офицеров-то, смекай, отбою нет, и то им подай, и другое. – Он помолчал, помахал ключами и заговорил глухо, с хрипотцой: – Я вот думаю, не съездить ли тебе в Сретенск. Дней за восемь обернешься, глядишь. Пригрудишь всякой всячины, оно и набежит пятачок на копеечку.
– Набежать набежит, да ведь овсы сеять надо, – сказал Никифор, которому на склоне лет хлопотная купеческая жизнь становилась в тягость.
Сергей Ильич раздраженно махнул рукой.
– Вот и заладил… С овсом и без тебя есть кому управиться, тут не дюже ума требуется. А ты магазином давай заворачивай…
Никифор недружелюбно поглядел на отца и, зная заранее, что перечить ему бесполезно, спросил:
– А на скольких ехать?
– Да четырех надо гнать. Ежели тракт ноне хорош, сто пудов наверняка можно привезти.
– Не мало ли? Лучше уж один раз помучиться, чем потом сызнова ехать.
– Пока и этого хватит, – ответил Сергей Ильич, – а дальше там видно будет, что и как… Только ты того… не злобствуй. Тут дело, а не пустяки. Сам знаешь, что Арсю с Алешкой не пошлешь, неспособные они к торговому делу.
– Знать-то знаю, только жить по-цыгански надоело.
Сергей Ильич расхохотался:
– Вот еще новости… Какая тебя муха сегодня укусила? Ты смотри, парень, не придуривай. В нашем деле не приходится на печке лежать. Тебе пора это на ус намотать.
Утром Никифор с работником выехал в Сретенск.
* * *
…В воскресенье еще не обсохла на лугах роса, как из Нерчинского Завода, лихо наигрывая какой-то марш, нагрянула музыкантская команда. Ослепительно пылали на солнце зевластые трубы, обнимая чубатых здоровяков-трубачей, одетых в белые парусиновые рубашки. В поселковой церкви шла обедня. На паперти и в ограде, среди кустов отцветавшей акации, толпились парни и девки. Девки, перешептываясь, приглушенно хихикали. Парни держались в стороне, покуривали украдкой дешевые папиросы и отпускали по адресу девок забористые шутки. При первых же звуках музыки и тех и других как ветром вынесло из ограды. Завидев нарядную девичью гурьбу, повеселели, приосанились музыканты и пуще дунули в трубы. Красные от натуги, не переставая, до самого лагеря залихватски трубили они, окруженные шумной толпой. Девки строили глазки музыкантам, парни кричали:
