Даурия - страница 33



– Уходи скорей. Парни идут.

– А ты? Пойдем вместе.

– Иди, иди… Подождешь меня у нашей ограды. Я скоро.

Роман незаметно юркнул в тень от заплота. Вдоль заплотов, от дома к дому, дошел до ограды Козулиных и притаился у калитки. Мимо него гурьбой протопали верховские, горланя на весь поселок.

Дашутка пришла запыхавшаяся, взволнованная.

– Насилу вырвалась от Алешки. Привязался, постылый, и не пускает.

У Романа радостно встрепенулось сердце: «Постылый, а кто же милый?» Ему захотелось сказать ей нежное слово, но вместо этого он совсем некстати бухнул:

– Где сядем-то?

– А тебе кто сказал, что я сидеть с тобой буду?

Он увидел, как в бледном месячном свете полыхнули глаза Дашутки, темные-темные, и надменно выгнулись над переносьем тонкие брови.

– Да ты хоть недолго… – попросил он.

Дашутка взялась за кольцо калитки.

– В другой раз… Утром мне подыматься чуть свет.

У него сокрушенно сорвалось:

– А я думал…

– Скажи, если не секрет, о чем думал? – придвинулась к нему Дашутка; по губам ее бегала улыбка, руки теребили полушалок.

– Давай сядем, тогда скажу.

– Не обманешь?

– Нет, – судорожно выдавил он и тихо, но решительно привлек ее к себе. – Пойдем.

Они уселись на лавочке возле калитки. Старый развесистый тополь протяжно и тихо лопотал над ними.

– Ну, говори…

Закинув голову, она глядела ему в лицо, напряженно ждала, до боли прикусив губы. Совсем по-другому он ощущал в этот миг ее близость. Бурно вздохнувши, Роман решился:

– Люба ты мне, вот что, – выпалил он и припал губами к пахнущей ландышевым цветом ее щеке.

Дашутка не оттолкнула его.

Круглые опаловые тучки набегали на месяц, клубилась настоянная на травах теплая мгла, дремотно покачивался и баюкал их тихой песенкой старый тополь. Они не слышали, как, предвещая грядущий день, дохнул из туманных низин прохладой ветерок-раностав, как неуверенно крикнул неподалеку первый петух и смолк, прислушиваясь. Где-то на Подгорной улице бойко ответил ему другой, сразу же заглушенный пронзительным голосом третьего, и скоро заревой переклик петухов закипел по всему поселку. Короткая ночь прошла. Смутно обозначались крыши домов, деревья, заплоты. Дашутка опомнилась первой, испуганно ойкнув, сказала:

– Пусти… совсем светло. Увидят нас с тобой – житья потом не дадут.

– И правда светло, – удивился Роман. – Ну, поцелуй еще раз на прощанье…

– Хватит… Рома… – Она бесшумно растворила калитку и уже из ограды сказала: – Иди, иди. Увидят ведь.

– Где теперь встретимся?

Дашутка рассмеялась:

– Была бы охота, а место найдется. Да иди же, не торчи тут, окаянный…

Роман отвернулся, пошел. Тогда она крикнула:

– Постой!

Догнав, порывисто обвила она руками крепкую шею Романа, поцеловала его прямо в губы и, не оглядываясь, побежала в ограду.

13

Через два дня приехали в Мунгаловский войсковой старшина Беломестных и несколько офицеров с женами. Поселились они у справных казаков Подгорной улицы, наполнив беленые горенки запахами душистого мыла, одеколона и турецкого табака.

По вечерам выходили приезжие на прогулку. Поскрипывали на улице щегольские офицерские сапоги, тоненько вызванивали шпоры, тупо постукивали о дорогу, как овечьи копытца, высокие дамские каблучки. Сумерничая на прохладных завалинках, с завистью любовались казачки диковинной их одеждой, вслушивались в чужой, не казачий говор.

А на Луговине, где радовался короткому лету курослеп, кипела работа. Строили там столовую, пекарню и кухню. Погромыхивая телегами, навезли скоро туда мунгаловцы горы кудрявого тальника, красноватой липкой глины, смолистых бревен и камня-бутовика. На высоких козлах от зари до зари работали босоногие пильщики, косо кропили землю золотистым дождем опилок. Над кондовыми бревнами сверкали широкие плотницкие топоры. Бородатые печники в брезентовых фартуках месили в измазанных известью ящиках глиняное тесто.