Первый месяц Нагорный часто заходил после работы к атаману, подолгу разговаривал с ним. Однажды во время такой беседы Нагорный заговорил о событиях 1905 года в Чите. Говорил он тоном безучастного ко всему человека. Он не сочувствовал рабочим, не осуждал их, словно старался подчеркнуть, что говорит он об этом как человек сторонний. И все же один раз его слова насторожили Каргина. Рассказывая о разгоне казаками большой демонстрации во время похорон убитых жандармами рабочих Читы-Первой, Нагорный не то шутя, не то серьезно сказал:
– Поработали тогда станичники. Полосовали шашками и нагайками так, что к вечеру все больницы были завалены избитыми и ранеными.
– Стало быть, следовало, если пороли, – сказал с улыбкой, но жестким голосом Каргин.
Глаза Нагорного как-то странно блеснули, и что-то похожее на внутреннюю боль исказило его красивое чернобровое лицо. Каргину тогда показалось: ударит сейчас кузнец кулаком по столу, встанет и скажет ему злые, идущие от сердца слова, каких он еще не слыхал от него. Но этого не случилось.
– Да, стало быть… – выдавил Нагорный безликую, вялую фразу, прячась в тень от самовара.
Потом, поглядев на свои часы, удивился, что так долго просидел в гостях, и стал прощаться.
После этого разговора отношение его к Каргину изменилось. При встречах он по-прежнему первый вежливо раскланивался с ним и разговаривал как будто охотно, но разговоры вел самые пустячные. Заходить же к нему стал все реже и реже, а потом и совсем перестал. Каргин решил, что он просто много работает и сильно к вечеру устает. «Перестал ходить – не ходи, дело твое, – думал он о Нагорном. – Важно, что уважение мне оказываешь. Почти задаром исправил жнейку и конные грабли, сковал железные оси для новой телеги. Выгода от тебя большая, а это самое главное».
Старый мунгаловский кузнец Софрон, повстречав однажды Каргина, заговорил с ним о Нагорном, жалуясь, что тот отбил у него всю работу. Каргин в ответ только улыбнулся.
– Напрасно ты на него несешь. Ты лучше поучись у него. Это не кузнец, а золото. Он тебе любую машину с закрытыми глазами исправит. Да что машины, если он даже самовары лудит и такие замки делает, к каким ни один мазурик ключа не подберет. Мой тебе совет: подружись с ним и выведай у него все секреты. Он поживет да уедет, а ты останешься.
– Стар я, паря, чтобы на поклон к молокососу идти, – с обидой ответил Софрон. – А ты бы все-таки сказал ему, что старого кузнеца обижать не след. Мне ведь пить-есть надо, да и семью кормить.
– Ладно, ладно, – пообещал Каргин, – скажу я ему, чтобы коней ковать он отсылал к тебе.
* * *
Семен Забережный познакомился с Нагорным, когда наслышался о нем от других. Пришел он к нему с просьбой наварить заплату на треснувшую литовку. Нагорный мельком взглянул на литовку и веселым тенорком бросил:
– Можно. Дело нетрудное.
– А сколько за работу сдерешь? – угрюмо спросил Семен.
Нагорный оглядел его с головы до ног и рассмеялся:
– Заноза ты, видать, добрая. Сдерешь!.. И где это ты учился так с людьми разговаривать? Другой бы на моем месте тебя за это самое «сдерешь» из кузницы выгнал, а я уж, так и быть, стерплю. Я о тебе кое-что слышал. Такие люди, как ты, мне нравятся.
– Какие же это такие?
– А те, которые всё правду на белом свете ищут и никому не дают себе в кашу плюнуть.
– В кашу-то мне не наплюют, это верно, – согласился Семен, – да вот только я этой каши по году не вижу.
