– Вот сволочи… Все луга испортили, – выругался Каргин.
– Мостовцы стараются, – подзадорил его Платон. – В прошлом году мы их за потраву здорово штрафнули, вот и мстят они.
– Поймать бы хоть одного, так опять бы они у нас завыли.
– А чего ж, взять да и подкараулить!
В разговор вмешался Северьян:
– И чего это вы кипятитесь? Не стоит грешить с ними. У нас супротив ихнего покосу раза в три больше.
– Ну ты, мужицкий радетель! – сердито проговорил Каргин. – Достанется тебе покос здесь, так другое небось запоешь.
Проехали кусты краснотала, поднялись на невысокий взлобок. Впереди, совсем близко, виднелась мостовская поскотина.
– Смотрите, смотрите, – закричал вдруг Егор Большак, показывая вперед, – вон как нашу траву косят!
В какой-нибудь сотне шагов от них, за кустиками тальника, у дороги, косил мунгаловский острец мужик в розовой рубахе. Накошенную им траву торопливо кидал на телегу белобрысый парнишка.
– Ловить надо, – сказал Каргин и, ударив коня нагайкой, поскакал.
Следом за ним пустились Платон и Егор. Платон на скаку рванул из-за спины дробовик.
«Вот дураки-то… Я им в этом деле не товарищ», – решил Северьян и попридержал рванувшегося за ними Гнедого.
Первым увидел казаков парнишка. Заголосив, он кинулся прочь от телеги, выбежал на дорогу и припустил по ней что было духу к Мостовке. Мужик, обернувшись на его крик, выронил от неожиданности литовку из рук, но сразу же поднял ее опять. Каргин скакал прямо на него.
– Не подъезжай… Зарежу!.. – страшным голосом закричал мужик и взмахнул литовкой.
Каргин опешил. Пользуясь этим, мужик кинулся к телеге, взобрался на нее и схватился за вожжи. Но конь не тронулся с места. Впопыхах мужик забыл, что сам же и привернул коня вожжой к оглобле, как только приехал. На мгновенье он растерялся, но потом прямо из телеги прыгнул на круп коня. Оглядываясь на Каргина, рвал он невпопад вожжи, затянутые на конце оглобли.
– Ускачет ведь! – крикнул проскакавший мимо Каргина Платон с дробовиком в руках. – Стой! Ни с места! – скомандовал он мужику, направив на него дробовик.
Но мужик попался не из трусливых. Он ловко махнул с коня на противоположную от Платона сторону и, готовый на все, снова схватил литовку.
– Брось литовку! Брось, тебе говорю! – надсаживался Платон, не зная, на что решиться, и все еще надеялся взять мужика на испуг.
Но тот понял, что казак стрелять трусит, и пошел прямо на него. В одной руке у него была литовка, другой он грозил Платону и кричал:
– На, гад, убивай!.. Убивай, гуран проклятый.
– Застрелю! – пригрозил еще раз Платон, но, видя, что мужика этим не проймешь, повернул коня и поспешно отъехал в сторону.
Отступление Платона задело за живое Каргина. «Вот гужеед драный! Он так и впрямь уйдет», – подумал Каргин и, низко пригнувшись к луке, зычно гикнув, пустил коня в карьер. Но конь у него был с норовом. Не доскакав до мужика двух-трех шагов, свернул он круто в сторону, чуть было не погубив самого хозяина: сверкающая литовка свистнула над головой Каргина. Отскочив, Каргин принялся с ожесточением хлестать коня нагайкой. Платон поспешил к нему на помощь. Мужика окружили, но подступиться к нему боялись. Платон попробовал вступить с ним в переговоры:
– Сдавайся, дядя. Покуражился, помахал литовкой – и будет. Штраф все равно придется платить.
– Убивайте или уходите с дороги. Живым я вам в руки не дамся.
– Экой ты, дядя, вредный. Ведь нас четверо, распалишь нас, так плохо тебе придется.
