— Я, Михаил Ефремович Миргородский, проживающий по адресу… настоящим завещаю. Все моё имущество я завещаю не рождённому на момент моей смерти ребёнку мужского пола, появившемуся на свет от моего правнука либо правнучки, в браке, заключённом между оным правнуком либо же правнучкой и представителем фамилии Штольц, ведущей свой род от Райнера Хендриковича Штольца, проживавшего по адресу...
Остаток волеизречения я, если честно, плохо слышала. Слово «Штольц» ударило меня, как обух топора. Что? Что-что-что?
Брак? Ребёнок? Всё имущество?
В какой-то прострации я уловила окончание: «Если оный не появится на свет в течение пяти лет после моей смерти, всё имущество завещаю благотворительному фонду «Дети Израиля».
12. 12
Родные снова раскричались. Отец пуще всех. Вскочил со стула и свирепствовал, размахивая руками. Кричал, что жизнь положил на то, чтобы выполнять прадедовы маразматические капризы не для того, чтобы потом его оставили в дураках. На него тут же напали родственники со стороны мамы, стали упрекать, что ничего он для клана не сделал, пришёл на готовенькое.
В общем, свара вышла безумная и отвратительная.
Нотариус даже не пытался остановить выяснение отношений, как замер сухоньким кузнечиком, так и сидел.
Конец этому положил Валентин Петрович.
— Уважаемые господа! — его хорошо поставленный голос накрыл нас, как колокол. — Нет смысла обсуждать прошлое. Предлагаю решить, что будем делать дальше. Максим Геннадьевич, присядьте, пожалуйста.
Отец и другие родственники последовали приказу — а это был именно приказ, хоть и в безукоризненно вежливой форме.
— Во-первых, мы можем оспорить завещание. Но скажу сразу, что это не так легко, завещание составлено по всей форме, заверено свидетелями и нотариусом, Михаил Ефремович на момент составления находился в здравом уме, а суд обычно выносит решение в пользу последней воли умершего.
Все снова загудели. И снова замолкли, когда Валентин Петрович продолжил.
— Исходя из этого, я считаю, что наиболее разумно действовать согласно завещанию. На данный момент, если я никого не забыл, в семье три незамужних девушки, — взгляд нашего адвоката пробежался по лицам собравшихся и остановился на мне. — Это Яника, — я вздрогнула, — Илана, — теперь вздрогнула и испуганно вытаращила глаза моя двоюродная сестра по матери, толстенькая некрасивая одиннадцатиклассница, — и не присутствующая здесь Виктория.
— Илану? Замуж? — ахнула её мать и обняла за плечи, привлекая к себе, как будто дочери грозило что-то ужасное. — Моей девочке всего семнадцать!
— Идиотка! — прошипел её муж, отец «девочки». — Что ты несёшь, её сын получит всё!
— Ещё родить его надо, этого сына!
— Да пусть хоть двоих рожает! Такие деньги!
Илана приоткрыла рот и только и переводила взгляд с одного родителя на другого. А те сцепились не на шутку, мать кричала, что ни за что не пустит кровиночку замуж в таком раннем возрасте, а отец — что некоторые и в шестнадцать рожают, и когда на кону стоит миллиардное состояние, родить двух-трёх — плёвое дело.
Они разошлись настолько, что даже Валентин Петрович, видимо, решил дать им выговориться и не вмешивался.
А я тем временем поняла, что самый подходящий кандидат — моя собственная персона.
Илане семнадцать, Виктории, о которой только что упомянули — уже за тридцать, и у неё двое детей, несколько лет назад она развелась с мужем. А мне — двадцать два, я только что закончила университет, в самом благоприятном для деторождения возрасте, да к тому же веду свой род прямиком от прадеда: дочь старшей дочери старшего сына. Правда, сама я — младшая, но Арон давно женат.
