– Мешок! – закричал Виктор Михайлович, стягивая со стола скатерть вместе с остатками какой-то канцелярии и набрасывая ее на сову. Татьяна Николаевна кинулась за рюкзаком. Схватка была недолгой, но яростной. Птицу снова посадили туда, откуда вынули полчаса назад, оставив лишь небольшой просвет для воздуха. Пока прибирали разор, охая над разбитыми вазами и залитыми водой книгами, рюкзак жил своей жизнью, дулся, шипел и шевелился в прихожей.
– Что делать-то с ней?! – в отчаянии вопрошала жена.
– Ничего, – заверил Виктор Михайлович, – поживет, пообвыкнется, станет ручной.
– Неси-ка ты ее обратно в лес, Михалыч, – именинница начинала совершенно выходить из себя, – пока она освоится, весь сервиз мне в доме укокошит.
– Не надо в лес, – заныл ребенок. – Мы ее приручим, она будет с нами жить.
– Для тебя же старался, Николавна, – развел руками гость.
– Откуда ты взял-то ее, герой? – вставил Андрей Андреевич, которому расставаться с такой редкостью тоже не очень хотелось.
– Да нельзя ей в лес… не выживет там… – Виктор Михайлович как-то виновато оглянулся на рюкзак. – Ранена она.
– Рассказывай, – сурово потребовала жена, и гость начал рассказывать, явно что-то утаивая. Якобы возвращался он из лесу в свою сторожку. Темно, хоть глаз выколи. Настроение скверное. Ветер пронизывающий, с моросью. И тут вдруг из-за ближайших кустов несется на него какая-то тень. Отработанным движением вскинул он ружьишко, которое на всякий случай с собой по лесу таскал, бац! И что-то большое обрушилось ему прямо под ноги. Думал – убил. Взял домой рассмотреть повнимательнее. А дома сова ожила. Две недели он с ней куковал. Несколько дробинок из нее выковырял, только вот лапа никак заживать не хотела. Начала пухнуть.
– Хорошенькое дело, – ни к кому не обращаясь пробормотала жена, и они гурьбой вернулись на кухню. Подняли тост за именинницу, но застолье как-то не клеилось. Пошли снова смотреть на сову. Рюкзак горестно вздохнул и замер, ощущая присутствие людей.
– Не может животное в тесном мешке сидеть все время, – сказал Андрей Андреевич.
– И что ты предлагаешь?
– Может, убрать все мелкие предметы с серванта и шкафа? – предложил Алексей.
– Так она о стекло башку себе разобьет! Она ж окно вообще не видит, – уверенно заявила мать.
– Разобьет, – рассудительно подтвердил Виктор Михайлович.
Снова удалились на совет. После второго тоста мысли заработали лучше. «Ванная комната!», – решили почти хором. Убрали все полотенца, попрятали шампуни, тюбики, щетки и мочалки. Принесли рюкзак в ванную, развязали.
– Щелк! – сова огляделась вокруг. Ее голова, практически неотделимая от туловища плавно поворачивалась на 180 градусов, нацеливаясь клювом на враждебные предметы, словно башня пернатого танка.
– Наверное, ей яркий свет мешает, – предположил Алексей. Но как только погасили свет, сова растопырила гигантские крылья и подскочила на край раковины, попутно сметя в ванну зеркало и шкафчик для парфюмерии.
Пока вынимали осколки зеркала, сову снова с неимоверными усилиями упаковали в рюкзак.
– В туалет ее, может? – предложил хозяин, поскольку возможности однокомнатной квартиры оказались весьма ограниченными, но тут запротестовала жена:
– Нет уж, туалет чаще нужен, чем ванна. Я ей его не отдам!
Все согласились. Еще раз произвели тщательный осмотр, вытащили из ванной все, что было не привинчено и не приколочено, и снова запустили туда животное, которое тоже нельзя сказать чтобы радовалось происходящему. Сова уселась в углу, на корзину для белья, где по ее представлениям, видимо, легче было держать круговую оборону. Вид у нее был решительный, она словно говорила: «Как хотите, а в рюкзак меня больше не засунете!».
