— Горю? —
выдавливаю я.
И, опустив
руки в лужу, чтобы найти точку опоры,
чувствую, как ладони скользят по влажной
земле, больше похожей на глину. Меня
перекашивает от омерзения.
— А как же
это назвать, милая? Заплатила рубли
свои, а теперь сидишь в луже — и без
дома, и без денег. Можешь даже не звонить
этому мерзавцу. Не ответит, чтоб его
паралич разбил.
Услышав про
звонок, понимаю, что телефон упал вместе
со мной. Снова рукой ныряю в грязь и
начинаю шарить по дну лужи.
Женщина
смотрит на меня как на умалишённую, даже
отступает на шаг, качая головой.
Взбаламучиваю
и так тёмную воду, но телефон нахожу.
Из-под чехла вытекает вода, на мои попытки
его включить, конечно, не реагирует.
Хорошо, что я хотя бы ноутбук не утопила.
В последний момент же решила положить
его в чемодан, а не нести отдельно в
специальной сумке.
— Пришла в
себя? — Женщина прикасается к моему
локтю и слегка его сжимает. — Ты извини,
что так набросилась. Понятно, что не ты
виновата, а тот, кто обманул. Вы в городе
такие наивные бываете.
С её помощью
я наконец поднимаюсь на ноги и выбираюсь
из проклятой лужи.
— Я ничего
не понимаю. Кто обманывает?
На самом деле
я уже догадалась, что меня обвели вокруг
пальца. И заплатила я за развалюху, в
которой невозможно жить. Но пока не могу
в это поверить.
— Бери свои
вещички, милая. Мой дом дальше. Пойдём,
переоденешься хоть. А то сейчас тебя с
поросёнком спутать можно.
Мне не нужно
повторного приглашения. Схватив чемодан,
следую за спасительницей. По влажной
земле колёсики отказываются ехать, и
мне приходится буквально тащить тяжёлый
груз на себе.
От обиды
хочется плакать. Съездила, называется,
за вдохновением.
— Чемодан
какой у тебя большой, — качает головой
моя спасительница. — Много ж ты вещей
взяла. Надолго остаться хотела?
— На месяц,
— с трудом выдавливаю, сражаясь с
проклятым чемоданом.
Где же нужный
дом? Долго мне ещё мучаться?
И, словно
услышав мои мысли, женщина произносит:
— Вот и
пришли.
Показывает
на аккуратный домик, выкрашенный в
небесно-голубой цвет. Белые резные
наличники придают ему нарядный вид.
Издали дом похож на расписной пряник,
но стоит подойди ближе и первое впечатление
блекнет. Заметна и облупившаяся местами
краска, и сорняки в палисаднике, среди
которых прячутся немногочисленные
цветы.
Открыв
калитку, пропускает меня во двор. Почти
сразу на меня напрыгивает рыжая собака.
И я едва не вскрикиваю, но та скачет
вокруг, виляя хвостом и тявкая, похоже,
от избытка дружелюбия. Ну хоть кто-то
мне рад.
— У-у, обормот,
— ворчит хозяйка дома. — Никакого толку
от него. Не пёс, а нахлебник. На чужих не
лает, только жрёт да ко всем ластится.
— Как его
зовут? — Присев на корточки, глажу пса,
на морде которого появляется такое
умильное выражение, что я невольно
улыбаюсь.
— Так, Обормот,
говорю ж. Генка мой покойный, как его
увидел щенком ещё, сразу сказал: тащи
его, Людка обратно, где взяла. Не собака,
а одно недоразумение. Так я ж не послушала,
а так и вышло. Генка мой ни в людях, ни в
тварях божьих никогда не ошибался.
— Вас, значит,
Людмила зовут, — выхватываю главное. —
А по отчеству как?
— Да какое
отчество, — отмахивается та. — Зови
меня тётя Люда.
— А я — Ася.
— Вот и
познакомились. Вот и хорошо. Давай, не
путайся под ногами!
Я удивлённо
открываю рот, не ожидая такой резкой
смены настроения у тёти Люды. Но та
пытается отогнать в сторонку Обормота.
Пока она воюет с псом, принимающего её
действия за игру, я осматриваюсь по
сторонам.
