Приглашение пойти на поджог воспринял без радости:
– А если поймают?
– Ты же мент, чего тебе бояться? – резонно возразил Золотарь.
– Я ж не в форме пойду?
– Именно что – в форме! Если меня застукает кто, скажешь: все видел, и поджигал не я. Поджигатель удрал. А мы его пытались задержать.
– Не поверят.
– Плевать! Зато не докажут. Да ты что, боишься?
– Просто неохота. Вдруг поймают.
– Не писай в компот! Кто нас в два часа ночи поймает?
После долгих уговоров Голубой согласился. Не из-за обещанного магара – нет! Ради справедливости, как он сам себе сказал, глядя на киоск. Мерзкое строение. Некрасивое. Не киоск, а мусорная гора. Вонь. Вообще, если разобраться, вся наша жизнь – большая мусорная куча, на которой хозяйничают вороны. Здесь хорошо живется только трупоедам и паразитам. Воронью и мухам. Вороны всегда сыты, а соловьи – голодны.
Он был одинок и непонятен окружающим. Всегда.
***
Итак, они двигались во мраке ночи мимо спящих домов соседей.
Тих был дом №9, в котором обитало интеллигентное семейство Вагнеров: мать –учительница, отец – железнодорожник и сын их – журналюга Шура́.
В доме №7 тоже все было спокойно: цыгане, похоже, отъехали за новыми запасами наркоты.
Дом №6 – редактор газеты «Не бойсь!» Тредьяков. Спит с любовницей.
Дом №5 таинственного отставного майора стройбата Кафкина – тишина.
Дом №3 семейства Бедотовых: традиционная чуть приглушенная ругань мужа с женой.
За оградой дома №4 был забор скупердяя Баобабского. Клиента, так сказать. Темно у него было в окнах. Очень хорошо, а вот дальше…
Во дворе дома №2 бабки Балясниковой страдал бессонницей тринадцатилетний кавказский пес Рамзан. Эта тварь была добродушной, но крайне бестолковой, и по-стариковски чуткой к шумам. Если Рамзан поднимет лай, будет нехорошо.
– Не дыши! – шепотом засвистел в ухо Золотарь.
– Сам не дыши! – огрызнулся Голубой.
Он чувствовал себя отвратительно: и страшно, и неудобно на корточках, и измазал руки в липком помете кур, принадлежащих семье Бедотовых. Колени тоже угодили в помет – это чувствовалось по намокшим галифе. В доме Бедотова глухо завыл томящийся в весеннем одиночестве кот Маркиз.
Друзья припали к земле.
– Полезли дальше, – просвистел Золотарь.
В окне дома №1 горел свет за занавеской, и слышалась фортепианная музыка. Пьяный голосок Луки Букашенко на ужасающем английском следовал за мелодией битловской «Естедей». Здесь все было так, как и ожидалось.
За забором Букашенко стоял киоск.
Теперь начиналось самое сложное.
Главной опасностью были запертые внутри вислоухие ублюдки Баобабского. Но с ними Золотарь постарался разобраться накануне вечером. До этого он несколько дней прикармливал безмозглых тварей кусками мяса, а нынешним вечером нашприцевал отборные куски конфискованной телятины раствором димедрола. Твари должны были дрыхнуть. И они действительно не подавали ни звука. Пустырь вокруг киоска был темен, тих и пустынен.
Судьба строения была предрешена.
Они торопливо стали лить бензин на металлические стенки. Не прошло и пяти минут, как место стало напоминать бензозаправочную станцию. Они вылили остатки и привалили полиэтиленовые канистры к киоску – те должны были сгореть вместе с ним.
– Давай спички! – протянул руку Золотарь.
– Какие спички?
– Которыми зажигают, в рот тебя!
– Нет у меня спичек. Я ж не курю…
– Как нет? Я ж тебе говорил!
– Ничего ты мне не говорил.
– Говорил! Мне-то нельзя их таскать с собой – если поймают, могут поджог припаять, а тебе, можно. Ты же – мент!
