– Я милиционер, а не мент! – обиделся Голубой. – А про спички ты мне ничего не говорил, не бреши!
Золотарь выругался.
Что же делать?
Придется идти за спичками.
– Жди меня, я скоро приду! – пробормотал он в ухо напарнику.
– Ты, что? Я с тобой!
– Не мочись, паря, я скоро вернусь!
Он проворно пополз вдоль забора.
***
Голубой со страхом смотрел ему вслед.
А если застукают возле киоска?
Бензин, канистры…
Запросто могут пришить поджог.
Ему стало жутко. Если посадят, то уголовники не дадут ему житья. Он живо представил, как он заходит в камеру, как татуированные убийцы заламывают ему руки, нагибают его, стаскивают штаны… В животе Голубого похолодело, сердце тревожно и сладострастно затрепетало, в штанах что-то зашевелилось…
Надо перебраться подальше от киоска, пока не вернется Витька!
Голубому вдруг пришло в голову забраться на дерево, которое росло по улице Второй Советской напротив общежитского барака. Он там уже и раньше бывал. Иногда темной осенней ночью с дерева можно было увидеть в открытое окно второго этажа Нельку Тримбублер из девятой квартиры. В квартире кроме нее проживали еще папаша-пенсионер и его скрюченная жена.
Вдруг Нелька не спит, а сидит голая перед окном и курит?..
Голубой ловкими бесшумными прыжками добрался до дерева.
Сердце бешено колотилось.
Эге! А окошко-то ее – горит!
На улице стояла могильная запредельная тишина.
А если вскарабкаться? А? С его-то силушкой это нетрудно!
Голубой с неожиданным проворством полез по выщербленной кирпичной стене барака. Дело-то простое, оказывается…
Он добрался до окошка и медленно поднял голову к стеклу. Шторы не были закрыты. То, что милиционер увидел, заставило его испытать нечто вроде экстаза. На кровати, стоящей у стены, лежала совершенно обнаженная Нелька. Дочь пенсионера Тримбублера разметалась в жаркой августовской ночи, выставив на обозрение Голубого свои худые девичьи прелести.
– Вот это, да! – промолвил он, облизывая разом высохшие губы. – Здорово!
Тут с ним совершилось от волнения такое, о чем он впоследствии не мог вспоминать без стыда, и, которое, однако, было так приятно…
***
У киоска растерянный Золотарь осматривался по сторонам. Приятеля не было. Неужели удрал Пичуга? Одному чиркать спичкой было опасно – если заметят, некому будет отмазывать. Золотарь торопливо соображал, что же предпринять? Фитилек бы сделать… А из чего? Нужна веревка. Веревку можно смочить в бензине. Бензин-то, бля, выдыхается! Высохнет, и никакого пожара не будет, твою мать!
Золотарь начал озираться в поисках веревки. Во дворе военного пенсионера Букашенко веревки висели – на них старик вместе с сыном-пианистом развешивали белье. Если эти использовать?
Со стороны общежитского барака раздался шум. Словно что-то сбросили на землю. Тяжелое что-то.
Золотарь обмер.
Оттуда, где раздался шум, некто с тяжелым дыханием побежал в его сторону. А тьма-то какая, черт побери!
Нечто приблизилось, и оказалось другом-подельником.
Ну и напугал, сволочь!
– Ну, что, принес спички? – спросил Голубой.
– Ты где был? – зашипел с присвистом Золотарь.
– Да тоже… Спички искал.
– Возьми коробок! Подожди, я отойду подальше.
–А я?
– Отсчитай тридцать, чиркай, и беги. Понял?
Золотарь опрометью бросился по переулку к своему дому.
Голубой поднялся и принялся считать. Дойдя до цифры тридцать, милиционер зажег спичку. Вместе с вспыхнувшим пламенем страх куда-то мгновенно улетучился. Стало весело, и еще – сладостно, как под окном у Нельки, заныло сердце. Он бросил спичку на мокрую канистру, пламя красивой плавной волной побежало во все стороны. Надо было уходить – через несколько секунд здесь будет жарко. Голубой, чувствуя невероятный прилив сил, взлетел над землей и помчался по улице Советской.
