– Это вам, господа, не с проститутками в кресле кататься.
– Да как вы смеете, подпоручик, – взвился Ряснянский.
– Так я не про вас, я в общем говорю, – улыбнулся Рубанов.
«С полковником всё ясно», – пришли к выводу офицеры.
– Ежели от этого мероприятия такая польза, то и я завтра некую даму покатаю, – размечтался Зерендорф.
– И у меня не совсем блестяще дела обстоят, – взбодрился Никс. – Следует опробовать сей уникальный метод…
«Может Рубанов и прав, – пораскинул мозгами полковник, – про его отца говорили, что в начале царствования, в простом тулупе ходил, вот и стал генерал-адьютантом. Сынок явно по его стопам пошёл…»
В конце февраля наступил пост.
В первую неделю театры представлений не давали, и Рубанов посвятил эти дни службе.
Капитан Лебедев просто нарадоваться не мог на своего субалтерн-офицера. И даже Пал Палыч благосклонно глядел на Акима, задумчиво разглаживая седую, на две стороны, бороду.
«Может, толк из парня и получится», – размышлял он, построив роту на вечернюю поверку и прохаживаясь вдоль строя.
На стене, лицом к которой стоял личный состав, висели сделанные ротными умельцами фанерные щиты, на коих другие умельцы вывели имена георгиевских кавалеров, служивших в полку.
Остановившись под щитом со своей фамилией, Пал Палыч подумал: «Какие раньше прекрасные солдаты были, и даже офицеры, а сейчас.., – с иронией окинул взглядом строй. – После русско-турецкой войны солдат ничему путному не учат… Вот и фельдфебель 2-ой роты так считает», – прокашлялся он.
Рота знала. Коли Пал Палыч откашливается, знамо дело, чего-нито выскажет неприятное, а то и вовсе поганое… Ишь, вид какой мудрый на себя напустил, ну чисто филин лесной, – шепталась рота, ожидая веского фельдфебельского слова.
– Вольно! – скомандовал для начала Пал Палыч, хотя рота давно стояла вольно, наблюдая за его передвижениями.
Аким, сложив руки на груди, смотрел на происходящее из дверей канцелярии.
– Половина роты вместо одеял, шинелями укрывается. Непорядок! – внушительно рявкнул он, вновь зашагав перед строем.
– Господин фельдфебель, дозвольте сказать, – щёлкнул каблуками сапог ефрейтор.
«Это тот, что сапожную щётку уронил и наряд не в очередь от Лебедева заработал в день первого моего дежурства», – вспомнил Рубанов, облокотившись плечом о косяк и скрестив ноги.
– Говори Сидоров, коли приспичило, – разрешил фельдфебель.
«Хорошая русская фамилия, – мысленно отметил Рубанов, – практически, как моя. Не какой-нибудь Нилус или Гороховодатсковский».
– Господин фельдфебель, а на покупку одеял денег-то от казны не отпущается… Одеяла ни к мундирным, ни к амуничным вещам не относятся. Я уже восемь лет служу и знаю, что нижним чинам от царя-батюшки полагается шинель, шапка, фуражка, мундир, – стал загибать пальцы ефрейтор, – шаровары, поясной и брючной ремни, подсумки для патронов, котелок, кружка, ложка, баклага…
– Молча-а-ть, ржавчина! – рыкнул фельдфебель.
От этого рыка рота вытянулась во фрунт, и даже Рубанов встал по стойке смирно, вспомнив, видимо, училищные времена. Но быстро исправился, выставив правую ногу вперёд и скрестив руки за спиной.
Пал Палыч остановился напротив бунтовщика, нахмурился, тоже убрал руки за спину и пару раз переместился с каблуков на носки сапог и обратно.
Покачавшись таким образом и успокоив этим нервную систему, спокойным уже голосом вымолвил:
– Я тоже не портянкой утираюсь и разумею, что нам от казны положено. И точно знаю, что в баклаге, которую ты всуе упомянул, вода должна булькать, а не винище, как у некоторых чересчур грамотных ефрейторов…
