Я поджимаю губы, но не отвожу глаз и не вырываю руки. Хотя следовало бы. Сердце ускоряет бег.
— А ты не боялся бы возвращаться туда, где тебя со стопроцентной вероятностью не желают видеть?
— Это ты так решила, а решать за других — неблагодарное дело.
Я стискиваю зубы и цежу:
— Тебе напомнить, что я здесь не по своей воле? Они избавились от меня!
— И снова ты думаешь за них. Просто перестань это делать.
— О да! Они запихали меня сюда из лучших побуждений!
— И вот опять. Да пойми ты, что совсем неважно, что ими двигало, — легонько дергает он мои руки. — Важно то, что двигает тобой и только тобой. Не вчера, или год назад. Настоящее, сегодня, сейчас.
Он напряжён, глаза расширены и фанатично блестят, словно ему чертовски необходимо, чтобы я поняла. Но зачем ему это? Почему так важно? Именно я? Какого чёрта?
— Кир…
Он тяжело выдыхает, опускает голову и утыкается лбом в наши руки. Тихо смеётся.
— Прости. Не могу этого объяснить, но у меня ощущение, что я знаю тебя тысячу лет, что ты не чужой мне человек. Поэтому хочу, чтобы ты была счастлива.
— Счастлива?
Он снова смотрит мне в глаза, тем самым взглядом, который будто глядит в душу, и молчит. Молчит долго, но не вызывая во мне раздражения. Наоборот. Этот его взгляд рождает тёплые искры в груди, они коротят, дёргают нервные окончания, вызывая приятную дрожь.
— Знаю, что быть счастливым непросто, — слегка хрипит его голос, когда он наконец говорит. — Как знаю и то, что наше счастье зависит от нас самих. Сделай этот шаг, Вика, выбери не мучить себя за прошлое, а быть счастливой в настоящем, и ты увидишь, как счастливы все вокруг.
Я сглатываю сухость во рту и спрашиваю на полном серьёзе:
— Хочешь сказать, меня ненавидят, пока я сама себя ненавижу? И мне лишь стоит изменить отношение к себе самой?
— Это я и хочу сказать, — кивает он и нагло улыбается. — Спасибо.
Спасибо, что наконец дошло? Весело, конечно, вот только мне по-прежнему не до веселья.
— И снова звучит чертовски просто, — говорю я с сарказмом.
Улыбка меркнет, Кирилл склоняется ко мне чуть ближе и говорит:
— Справляться с тем, что накопилось у тебя внутри, не обязательно в одиночку. Позволь себе помочь. Ты в правильном месте, Вика, просто перестань сопротивляться.
— В правильном? — сужаю я глаза.
— Не в обидном смысле, — улыбается он, на секунду опуская взгляд на мои губы, что заставляет моё сердце запнуться. Отклоняется и весело выдыхает: — Для начала откройся Жевному, а затем и целому миру. Там есть чему удивляться, обещаю.
Я горько усмехаюсь и киваю:
— Точно, ведь чертовски приятно, когда копаются в твоей голове.
— Тут важен результат, а не процесс.
— У тебя на всё есть ответ? — снова сужаю я глаза. — И откуда ты только взялся такой умный?
— Здесь я тебя не удивлю: оттуда, откуда берутся все, — смеётся он.
— Это был риторический вопрос.
Мы оба несколько секунд смеётся и замолкаем одновременно. Снова глаза в глаза. И мурашки, разбегающиеся по коже, вызывает вовсе не короткий порыв прохладного ветра. Пусть он и заставляет нас зябко поёжится, разрывая зрительный контакт. Кирилл возвращается в исходное положение, от чего ночь буквально в один миг становится холодной, а меня резко раздражают собственные ощущения. Парень утыкается лбом в большой палец и усмехается:
— Ужасно хочу тебя поцеловать, но не буду.
Вот спасибо! Это он хотел обрадовать меня или расстроить?
— А я и не позволила бы, — фыркаю я.
