Под хохот и галдеж многие из побежавших из партера вернулись обратно и уселись смущенно на свои места: штука-то выходила в самом деле конфузная, – ведь у многих наверху, на галерке, были сыновья-гимназисты и техники и дочери-гимназистки!…
Попов и еще кто-то из «родителей» – влиятельных иркутских обывателей – вступили в переговоры с полицией. … А вверху было весело, празднично, молодо-буйно. Листки перелетали из одного ряда в другой. Группировались по голосам, налаживали хор и пели студенческие и революционные песни»24.
Несмотря на опасность:
«Почти во всех дружинах основным, преобладающим элементом была молодежь, зеленая, но энтузиастически отдававшаяся своему, порою весьма и весьма опасному делу… среди дружинников царило молодое, немного угарное, радостно-боевое, настроение. На сборных квартирах, в караульных частях, даже во время патрулирования, все были веселы, оживленны и как-то праздничны: плескался веселый молодой смех, звенели песни, шумели и разгорались незлобивые споры»25.
И даже находясь в тюрьме:
«Мы, молодежь – революционная, неугомонная, быстро привыкающая ко всяким невзгодам и условиям жизни молодежь – оказались в меньшинстве. Почтенные либералы… могли… установить свой камерный режим – и тогда нам, нашим тюремным вольностям… была бы крышка.
Мы пошли натиском на наших крахмально-одеколонных сокамерников и… не успели солидные адвокаты, искушенные во всяческих «правах», охнуть, как мы уже осуществили первое наше право: … выдвинули из своей среды старосту, поручили ему разработать камерную «конституцию» и взяли всю полноту власти, таким, образом, в свои руки. Конституция, которую мы с нашим старостой установили, была, что ни на есть, самая «вольная». Коммунистические начала в ней были проведены широко и безоговорочно: передача, хотя бы наиндивидуальная, идет в общий котел, делится на всех. Изъятий никаких.
И нужно было видеть горестные и недоумевающие мины солидных людей, когда получаемая ими в передаче коробка сардинок шла в тщательную разделку, фунт семги, примерно, делился на сорок пять частей, кусок сыру кромсался на миниатюрные кубики… Ребята хохотали и демонстративно подчеркивали свой восторг от такого лакомства, … а бывшие хозяева всех этих деликатесов растерянно переглядывалась и старались скрыть свое неудовольствие»26.
Но не только смехом, но и с помощью… револьвера:
«…солдаты взяли ружья наизготовку. У нас дрогнули. Но то ли был сильный молодой подъем, то ли никто из нас не осознал еще всей опасности минуты, – но наши ряды не расстроились. Только кто-то постарше летами (не помню, кто именно, но знаю, что это был не случайный человек) вышел быстро вперед, к солдатам, остановился против их строя и взволнованно спросил: – Товарищи, неужели вы будете в нас стрелять?..
Солдаты молчали, с любопытством поглядывая на «врагов» – молодую толпу, вооруженную разнокалиберными револьверами, возбужденную, но сдержанную»27.
Револьвером, который дает власть:
«…на мое требование немедленно принять раненых и вызвать врачей опрятная, сытая и важная немка с достоинством ответила мне, что заведение это чистое, что для таких случаев мест в нем нет… Я помню четко и ясно, как весь налился я кровью, как одеревенел мой язык – и вместо него показался наган. Я вытащил его из-за пояса и смог сказать только: – Носилки!
И был чудесен этот лаконический, многоговорящий язык; немка сразу оплыла, побелела, сунулась от меня в сторону, и вслед затем вышли санитары с удобными носилками
