Лёвенштерн молча провел кончиками пальцев по холодной стали своего палаша и оглядел всех равнодушным, слегка надменным взглядом. Алекса взбесило его хладнокровие, и он проговорил:
– Ну что, защищайся, – и нанес упреждающий удар.
Лёвенштерн отбился изящно, стараясь не задевать палашом руки Алекса. Дрался он с тонкой и лукавой улыбкой на лице. Вокруг них столпилась вся честная компания. Воронцов дёрнул Аркадия за рукав:
– Бижу, смотри в оба, если будет кровь, прекрати.
– А лучше – оттащи их. Сейчас же, – Марин схватил Суворова за другую руку. И вслух громко проговорил:
– Стоп! Господа. Это против правил. У Лёвенштерна сильно пострадала левая рука. Я свидетель, знаю.
– Не мешай нам, Серж, – проговорил Жанно. – Всё в порядке, я сражаюсь правой.
Алекс остановил атаку. Посмотрел на лезвие. Потом взглянул пристально на рукав мундира своего кузена. Увидел, как наяву, торчащую кость, много крови. Покраснел. Ведь знал же, что Жанно был ранен и болен! И знал, что его родич, будучи от природы левшой, которого, путём битья линейкой по пальцам, научили с горем пополам писать правой рукой, часто невольно перекладывает оружие из правой руки в левую – ему так удобнее. Алекс много раз наблюдал это во время уроков фехтования, которые они брали мальчишками, и во время поединков. Сейчас бы Жанно волей-неволей поступил так же, и Бенкендорф нанес бы ему рану. Он покраснел и выдавил из себя:
– Да. Это против правил. Мир, – протянул он руку Лёвенштерну.
Тот так же беззаботно вложил палаш в ножны и пожал ему ладонь, проговорив тихо:
– Прости, брат. Я наговорил тебе гадостей.
– Я первый начал, – и Алекс обнял кузена.
– Ура! – воскликнул Суворов. Остальные вторили ему.
– Если вы ещё вздумаете поссориться, то драться будете лично со мной, – добавил Бижу. – Оба. И не на саблях или пистолетах, а вот на этом.
Он продемонстрировал всем свой могучий кулак.
– Оружие грозное, – отвечал Алекс. – Можно и зубов не досчитаться.
После ссоры все пошли опять пить и веселиться. Марин читал свои стихи, спел песню «Пришла осенняя пора…» Лёвенштерн просил его исполнить «своё любимое», и Серж прочел: «Как гром, стоящий пред сраженьем…» – стихотворение, в котором любовь описывалась в военных терминах.
– Не умею я красиво писать, – вздохнул Марин во хмелю. – Всё смех один получается.
– За это тебя и любим, Петрарк, – положил руку ему на плечо Воронцов.
– У Петрарка должна быть Лаура, – хитро улыбнувшись, проговорил Алекс.
– Ну, он тот, кому и без Лауры хорошо, – усмехнулся Бижу.
– Игнат, есть ещё вино? – позвал Марин своему слугу.
Белобрысый малый с хитрым лицом, весьма нетвёрдо стоящий на ногах, явился на его зов.
– Никак нет… ик, – проговорил он.
– Неси тогда водки, – махнул рукой его господин.
Тот принёс одну бутылку.
– А где остальное? – удивлённо спросил Марин.
– Дык… это, – проговорил Игнат. – Мы с парнями, значится…
– Иди проспись, – брезгливо бросил его хозяин. – И неси уж самогон. Или что там горит.
Тот принес какие-то склянки, банки и бутылки.
– Вот такого я и держу. После сражения утащил всё моё платье и пистолеты впридачу, – словно оправдываясь, сказал Серж.
– И это когда ты полумертвый лежал?! – возмутился Лёвенштерн. – Я б за такое эту сволочь… на конюшне!
– Слаб человек, – вздохнул Марин. – Нас тоже есть за что пороть.
– Ты про Лауру что-то начинал говорить, – напомнил Алекс.
– Тебе лишь бы бабы, – устало произнес Лев.
