Серж налил стопку самогона, выпил, поморщившись от противного вкуса, и начал с грустью:
– Есть у меня Лаура. Когда я о любви пишу. Но вы её не знаете, так что не расспрашивайте.
– У всех своя… Заветная, – Алекс подошел к окну, сел на подоконник.
– Знаю, как определить её и утолить наше любопытство, – начал Арсеньев. – Есть гадание. Петрарк, у тебя есть три колоды карт?
– Да были где-то, – откликнулся его приятель.
Когда карты нашлись, Дмитрий выдернул из каждой колоды по четыре дамы, перетасовал двенадцать карт, положил на стол рубашкой вниз. Тянул первым.
– Дама червей, – объявил он. – Значит, светленькая.
Марину выпала дама треф, которую он долго разглядывал, а потом выбросил в окошко. Суворову тянуть карту не дали, сказав, что «все знают, тебе дам не полагается». Воронцов нашел даму бубен. Как и Лёвенштерн. «О, любимые блондинки», – откомментировал Алекс. Рибопьер отказался. А Алекс получил даму пик. Он рассмотрел её: в чёрном платье с фиолетовой отделкой – вдовий наряд. Единственная из всей колоды изображена в профиль. И бутон в руках… Похожа чем-то на княжну Войцеховскую. Он тайком спрятал карту в карман.
Остаток вечера запомнился присутствующим довольно смутно. Кажется, кто-то боролся на руках, и на них делали ставки; Дмитрий отодвинул Рибопьера от фортепиано и исполнил пару новейших романсов, в том числе, «Чёрную птицу», от которой Майк Воронцов просто зарыдал, повторяя: «Всё так, братцы», и Марин его кинулся утешать. Лев начал спаивать Рибопьера, находящегося не у дел, и сам не забывал угощаться. Потом все хором затянули «Чёрного ворона», начали вспоминать погибших знакомых, демонстрировать ранения – у кого они имелись. Бенкендорф притворно возмутился: «К чему такой натурализм?», и Воронцова вырвало на середине рассказа Петрарка о том как ему ломали ребра, вскрывая грудную клетку. Этот рассказ Жанно Лёвенштерн комментировал загадочными латинскими терминами. После этого Алекс взял Воронцова за руку и вывел его пройтись. «Только не упадите там, гололёд же», – посоветовал Аркадий.
На улице было свежо и тихо. Алекс поддерживал своего друга и потом спросил:
– Что там с Кэтти?
– Вот представь, – начал несколько издалека Майк, – Значит, её уже собрали к помолвке, приданое, то да сё. Жених – старая жаба – ждет всех в своём замке. А тут я – прямо с корабля – суровый брат из Terrible Russia. Кэтти бросается мне в ноги, говорит, что Пэмброка никогда не полюбит, что заболеет и умрет, если выйдет замуж. Ну я, естественно, говорю: «What’s the f*ck?» жениху, туда-сюда, добиваюсь отсрочки, убеждаю отца, что нечего торопиться. И вот я здесь…
– Браво, Майк, ты умница, – произнес вышедший покурить на свежий воздух Жанно. – А я свою сестру…
Он заплакал в голос.
– А кто хотел Эрику повыгоднее замуж продать? – проговорил Бенкендорф сквозь зубы.
– Альхен! Да, моя вина! Она любила Петрарка!
– Вот вам и «здрасьте», – пробормотал Воронцов. – Что так?
– А жених её стреляться хочет! – продолжал Жанно. – Что же мне делать?
– Только не самоубивайся, ты нам нужен, – проговорил Алекс.
Вскоре к ним присоединился Марин, который, зачерпув горсть ещё не растаявшего снега, потёр им лоб.
– Башка моя разбитая трещит, мочи нет, – пробормотал он. – А там вообще Содом и Гоморра. Дым коромыслом.
– Сколько времени? – Алекс повернулся к Петрарку.
– Да уж шестой час, – проговорил он. – Скинемся по пять копеек, и в наш дом придет завтрак.
