– Шею не сверни, баловница!
– Не сверну, дедушка!
Никто в Самале уже не помнил, как взрослеют Виер-Яртыши. Самым старым из ныне живущих здесь был Сак, но даже он мало что знал. Говаривали, дальше по побережью есть поселение, где старинные свитки хранятся, на листах, из нерпичьих шкур выделанных. Туда надо идти. А то вдруг какой обряд есть, без которого так и не проснётся золотая рысь в Рут?
Вот дособирает целебные весенние травы Сак, сварит побольше зелий, чтобы хватило внучке его, Юне, что на время за деда останется жить в маленьком доме под скалой – и отправятся знахарь с дарёнушкой в путь-дорогу.
– А ты на самом деле такой, как про тебя говорят, Комеш-Кар-суми?
– Какой?
– С ледяным сердцем. Ни на одну девушку смотреть не хочешь, любить себя не дозволяешь?
– Правда. Подними подол повыше, Айнагуль-джан. Не больно?
– Щекотно…
***
Уж трижды три раза Аэ и Ухира прошли Небесной Тропой над Ураз-Теримой с того дня, как умерла старая Зейфира. Провожали ведунью все от мала до велика, много слёз благодарных было пролито над её могилой. Всех нынешних ураз-теримчан знала Зейфира-суми с рождения, каждому хоть раз в жизни да помогла. Один только Олесь не плакал, прощаясь с наставницей. Потому что к тому дню уже разучился плакать.
За время ученичества выцвели глаза пасечникова сына, перекипела небесная синь в яркое серебро. Комеш-Кар, Серебряноглазый – так обращались к нему теперь, лишь мать с отцом да братья по-прежнему Олесем называли и всё надежды не теряли, что когда-нибудь повстречает младший свою суженую. Не торопился разочаровывать родных ученик Зейфиры-суми, лишь кивал согласно.
Вырос Олесь, сошла худоба с ладного тела, как сходит первая детская шубка с растущего бельчонка-тиенкая. Развернулись плечи – широкие, не хуже отцовских, окрепли руки. Всем стал хорош сын Дахира и Олюны – и ростом, и статью, и улыбкой белозубой. Заглядывались на него девчонки-погодки, вздыхали украдкой девы постарше, старухи о былой любви грезили, глядя на тонкий стан да густые светлые волосы, в тугую косу заплетённые, узорчатой тесёмкой перевязанные.
И сила в нём проснулась – будто всегда была, только спала. Телесная сила, от отца перешедшая, и незримое могущество, что лишь ведунам-суми подвластно. Чем больше Зейфира рассказывала да показывала, тем ярче видел Олесь тайную, от людских глаз сокрытую жизнь вокруг себя.
С неведомых времён, задолго до того, как первые люди ступили на землю Терианы, жили здесь создания дивные – по своим законам и обычаям, своим разумением. Бродили по заповедным чащам лесные духи – шаурали, плескались в омутах водяницы, сау-ансы, сторожили самоцветные жилы в горах огненные драконы-силаны. В прибрежных сосновых борах обитало племя золотых рысей, умевших принимать человеческий облик. Соседи-вильдринги их виерами назвали, урманичи – Мач-Кеш, люди-кошки. В далёкой степи люди-волки жили, светозарины их нарекли велиольфами. Никому из этих народов не было дела до людей – но только до той поры, пока не посягнули люди на их исконные владения. С оборотнями по-доброму столковаться удалось, всё ж таки они наполовину людского рода-племени, а вот с прочей нежитью замирья не было.
Стоило лишь отбиться от своих одинокому лесорубу, выходил на тропу шаурали, смотрел в глаза человеческие, завораживая непроглядной чернотой, и зазывал бедолагу в гости к себе – обещал показать дом лесной, богатствами несметными до крыши наполненный. Многие, ох, многие из урманичей духам лесным доверились. Без числа таких простодушных сгинуло в непроглядных чащобах, на радость поджарым быстрым волкам и огромным мохнатым медведям.
