Вот только он забыл, какой из реальностей можно верить, жив он или мертв на самом деле и зачем псы так жадно жрут его ногу.
Кайлин наконец вздрогнула, словно очнулась от шока, развернулась и вышла из зала, захлопнув за собой дверь. Рогар тут же отпихнул от себя девку, завязал шоссы. Он все равно не возбудился, да и не хотел секса ни с кем, кроме рачонка. Он пытался лишь понять, зачем они все врут ему.
– Мой дей, – хрипло пробормотала ихха, облизывая губы и оставаясь перед ним на коленях, – дайте мне продолжить. Вот увидите, скоро…
Он отвернулся, не дослушав. Вот и эта врет тоже. Завлекает его, как обычного клиента, чтобы не уходил недовольным.
Распахнув двери, Рогар увидел, что маленькие теплые туфли стоят на месте: там, где он поставил их собственной рукой. Она ушла босой, по ледяным камням коридоров его цитадели. Но разве он так уж сильно ее обидел? Она говорила, что никогда его не полюбит, скорее солнце обратит вспять свой ход, скорее мертвые восстанут. Не полюбит до конца миров. Так какая ей тогда разница, в чей рот он сует член на ее глазах? Если все это притворство, если ей просто некуда было деваться. Если она лишь смирилась, когда он загнал ее в угол, заставил покориться ему. Да и как его вообще можно было полюбить такого? Предателя. Убийцу собственных детей. Урода. Калеку. Он-то себя точно бы не полюбил.
Не за что.
***
Кошмар. Вот что это было.
Кайлин осторожно пошевелилась, чувствуя, как медленно всплывает из глубин долгого сна, приоткрыла глаза, чтобы убедиться: Лаур спит рядом, на ее широкой роскошной постели, маленькое безвольное тельце с приоткрытым розовым ротиком и тонкими венками, проступающими под кожей опущенных век.
Она уткнулась лицом в плечо ребенка, словно черпая силы из него, и глухо застонала.
Кошмар. Это оказалось именно так плохо, как ее и предупреждали.
Кайлин стиснула зубы, испытывая нечто вроде раздражения от мысли, что и Симон, и Ириллин в конечном счете не так уж кривили душой. «Нечто вроде» – потому что по-настоящему негативные эмоции у нее испытывать все еще не получалось. Не тогда, когда стена уже не поет – дико, истошно воет. Даже не слыша ухом, нутром Кайлин теперь понимала это ощущение.
Стиснув зубы, она решила не думать ни о чем. Не сдаваться. Приподнялась на локте и увидела, что Далирин сидит в дальнем углу, возле ширмы для переодеваний, сжавшись в комок и тихо подрагивая. Бедная старуха. И бедный малыш Лаур. Когда Кайлин ворвалась в свои покои, убежав с праздника, который и праздником-то назвать язык теперь не поворачивался, убежав от того… кошмара, она застала сына беспокойно хныкающим на руках няньки.
Весь остаток ночи она пыталась укачивать ребенка, но тот никак не мог уснуть – пение разлома слишком возбуждало его, а усталость от недосыпа делала нервным. В конце концов, Кайлин напоила его сон-чаем, уложила в свою постель расслабленное тельце, а затем выпила отвар и сама. «Мамин помощник», как назвала это средство Далирин, которая и посоветовала так поступить с высоты своего опыта в уходе за детьми и потому что и сама измучилась, не зная, как утешить ребенка.
Действительно, помощник, ведь на какое-то время Кайлин почувствовала себя избавленной от необходимости о чем-то думать. Она могла вернуться в то счастливое время, когда они трое: она, Рогар и Лаур, коротали вечера перед уютным камином, слушая, как ветер бросает пригоршни снега в окно. Настоящая семья. Почти настоящая семья. По крайней мере, что-то такое между ними было.
