– Видать… – наступило небольшое затишье.
– Жалко Хомяка-то! Как его звали хоть?
– Ликсандр вроде?
– Точно! Сашка… Хороший был мужик!
– У неё таких хороших – пруд пруди, а тут семья без кормильца.
– Не говори.
– Так это когда случилось-то?
– Да два дня назад. Завтра уж хоронить будут.
– Надо сходить на похороны.
– Пойдем, конечно.
Они опять затихли.
– Ладно, девки, пошли домой, поздно уж, да и чё-то исти хочется.
– Исти, спасти, срасти. Колхозники, блин! – сказала одна из них, видать, из нефтяников.
– А чё такого-то? Баушка говорили исти, мама говорит исти, а я чё?
– Ой, чё т-те объяснять! – махнула рукой «нефтяница».
– Ладно, девки, каво спорите, тёмно уж на дворе.
– И правда, надо закругляться, да и на ночь-то о покойнике, приснится теперь.
– Ты не знала его толком-то, мы вот соседями были, всё время разговаривали, отзывчивый такой мужик. Да ну, не могу говорить даже!
Бабы опять утихли.
– И то верно, хватит трещать, пышли, Макарна! – одна из баб встала со скамейки.
– Тут остановки не будет, пока сам не уйдешь, я уж знаю. Давайте, покедова, – ещё одна тоже направилась к дому.
– Прощевайте.
И они разошлись.
* * *
Чуть позже, после бабьей сходки, почти новая девятка подъехала к каменному дому. Надежда Баринова в шикарном бордовом костюме, покачивая бедрами, вышла из машины и плавной походкой продефилировала к своему подъезду. Из окна соседской квартиры доносились строчки песни «Странник мой, дорогой, где же ты, что с тобой? И в какой неведомой стране».
Молодой любовник Димка, который сидел за рулём, с нежностью в голосе протянул:
– Пока, Наденька-а-а!
– Чить! – обернулась она, шикнула и, оглядевшись по сторонам, зашла домой.
Тихо, на цыпочках, прошла по подъезду и только собралась достать ключ и открыть дверь квартиры, как та открылась сама. Надя вздрогнула. В дверях стоял муж, высокий и широкоплечий Алексей, он был настроен агрессивно, но Надя, зная его натуру, ласково и решительно втолкнула супруга обратно в квартиру, приговаривая:
– Тихо, не хватало соседям нас ещё слушать.
Муж как-то быстро подчинился. Баринову вообще тяжело было чем-то напугать, закалка у неё была с детства. Папа всегда говорил: «Пусть люди будут все, как люди, а ты крутись, как чёрт на блюде!», вот она и крутилась.
– Лёшенька, ну, поздно же, люди спят, – мягко и спокойно продолжила она.
Сняла обувь и спокойно, будто не замечая его гнева, пошла на кухню и включила светильник. Он шел за ней.
– Вот именно, что спят, а ты шляешься опять, – наступал муж.
– Так я же с работы, Лёш. – Она не сдавалась.
– Время – десять сорок пять, Надь! Какая работа?!
– Так отчёт писала, Лёшенька. Конец месяца же. А сегодня ж ещё… ты не представляешь. – Она замолчала, выдерживая паузу.
– Что там ещё? – Он нервно постукивал ногой.
Надя наморщила лоб, между бровей образовалось две чёткие вертикальные складки. Лицо её выражало недовольство и обиду.
– Да зачем тебе это всё? Там… – она продолжила, чуть всхлипывая и наигранно, и замолчала.
– Хватит нервы мотать, начала – говори.
– Да, Сафонов гад, так орал на меня, Лёш!
– Чё орал?
– Да я же неспециально, я же для них стараюсь. Ну, приписала ему цифры в путевом листе. Сами потом за соляркой придут.
– Ну!
– А где я им найду лишнюю? А тут хоть немного можно списать. Никто потрудиться не хочет. Для них же стараюсь!
– Ну, так чё было-то?
– Он сказал, расскажет начальству о моих махинациях, что я сука конченая и что все узнают о моих фокусах!
