Скоро десять лет, как появились эти картонные деревяшки и, кажется, что простоят они ещё столько же. Каменные же высятся, как крепости, и жить в них считается престижно. По соседству с этими «блатными башнями» приютились обычные сельские домики.
Нефтяники и колхозники всегда спорят между собой, делят, кто лучше. Попасть на работу на станцию – большая удача. Даже из других областей к ним приезжают и из соседних посёлков. Здесь и платят больше и льготы разные, не то что в совхозе, который начал потихоньку разваливаться.
– Он же здоровый мужик, гонял, только шуба заворачивалась?! – подхватила другая, отмахиваясь березовой веточкой от назойливых комаров.
– Тык на мацацикле и убился.
– Ой, ты, поди, а! Так как?
– На Молодежке вон дорогу делали, щебня навалили целу гору, он, видать, поддатый был, на всем газу летел, не заметил, что ль?
– Ой, ой, ой, и чё, насмерть?
– Тык пынятно, насмерть, чё спрашивашь-то.
– Жалко мужика, сколько ему было-то?
– Лет песят уж, умный дылжон быть.
– Умный-то умный, а ежли черти крутят, никуда не денеся.
– Да какие черти, чё несешь-то?
– А-то ты не знашь какие!
– Заговорили его? Ей-богу, чё попало мелете! – немного дразнясь, ответила одна из баб.
– Да кому он нужен, хлипенький какой-то мужичишка-то?
– Ясно кому. Сучка эта, Надька, постаралась, она же тоже с им таскалась.
– Кака Надькя? Баринова, што ль?
– А кто у нас ещё такое может?
– Ды хвытает погани-то.
– Не-не, это она, у иё и мать колдует.
– Ой, ну прям убила она его?
– А чё, у них это легко делатса. Приворожила, хвостом повертела перед им, сделал чё хотела, пошептала на воду, вот он и сотворил с собой.
– Ой, ну прямо пошептала на воду – и всё, убила!
– Девки, ну чё вы, не знаете, что ль? Полно таких по деревням. И килу нашлют и чирей. Порчу сделают, как с добрым утром. Вон нашу бабу Глашу взять.
– Ну да, я свою Аленку на днях к бабе Нине водила. Извел девку чиряк под мышкой, всё там расторабанило. Она поговорила чё-то, на воду поплевала, поводила руками, мази дала. Два раза к ей ездили, всё сошло, а до этого две недели девка маялась.
– Так сделали на её и на Хомяка тоже! Только вот кто, надо покумекать.
– А чё тут кумекать, Надька и сделала, надоел, видать.
– Так она давечь вон путалась с им, видели их.
– Дак чё?! Лёшка, мужик-то её, тоже уж догадывался, на весь подъезд тогда орал.
– Чё орал?
– Я ття перееду, грит, тварь, когда-нить! Про Хомяка-то. Может, и переехал?
– Да чё ты несешь-то, у него машинешка – газ шесят шесь. На ней щебень не возят.
– Ну, ты прям всё знаш, кака машина, чё кто возит?! На ей чё, человека переехать нельзя?
– Ак, я с ими работала ж, чё не знать-то.
– При чем здесь щебень, запутали меня совсем.
– При том, что там щебень был навален.
– Так одно другому не мешат.
– Ой, чё спорите, не мог Лёха это сделать, он поорет-поорет да отходит.
– Да уж! Это на его не похоже, бесхарактерный он. Скока ему говорили: «Сучка не захочет, кобель не вскочит», так нет, всё верит своей потаскушке.
– Ну да, было б на чё смотреть! Рожа у её страшная, вечно недовольная, на голове чё попало, химка эта, не пришей к манде рукав.
– Так чё ей тебе улыбаться-то, ты же не мужик?
– Да они чё-то и без улыбаний к ней липнут.
– Ну и не завидуй! У тебя свой есть, тебе-то что?
– Ой, не говори, она мне вообще кобылу напоминат, лошадинна така харя!
– Не, ну правда, чё они в ей находят?
– Видать, шибко хорошо одно дело делает!
