Приехали на кладбище, уже спокойней, без ругани спустили гроб с машины, заколотили его и стали опускать в землю. Снова заиграл похоронный марш, бабы заголосили, мужики стояли, склонив головы. В какой-то момент музыканты так высоко увели мелодию, что стало особенно тоскливо на душе, и кто-то из толпы выдал: «Лёшенька, милый, как же ты, такой молодой!» И тут же до Нади долетело: «Угробила мужика, сука! Чтоб ты сдохла, тварь!» Она дернулась на крик, но мать остановила: «Пущай подавятся своей желчью, не лезь!»
Надя вспомнила сон со змеями, который снился накануне, очень похожее чувство она испытала и сейчас. «Вот они, змеи, заползали, ждут, когда бы укусить побольнее. Хорошо ещё, что у Лёшки родни нет, съели бы меня тут скопом».
Надя поискала глазами участкового, не нашла, стук земли о крышку гроба её отвлек. Она кинула свою горсть, плакала и смотрела на падающую землю, как над могилкой возвышается холмик и на него ставят железный памятник со звездой, сваренный мужиками с нефтянки наскоро, но добротно. Рядом с ней стояли те, кто ненавидел её и любил его. Она вдруг четко поняла эту разницу и то, что теперь трудно будет жить как прежде и придется ещё долго отмаливать прощение.
– Лю-юб, – успела она подать подруге знак, и та уже протягивала ей ватку с нашатырем, припасенным заранее.
– Мамочка… – Олежка встал ближе.
Дети вообще старались не задавать лишних вопросов, не беспокоить её всё это время до похорон, повзрослели. Были рядом и по-своему, тихо, переносили горе. Олежка стоял и всхлипывал.
– Ничего, сынок. – Она присела на какой-то ящик.
– Ага, конечно, так я ей и поверила. – Люська, не скрывая ненависти, хорохорилась перед собравшимися.
– Поминки в школьной столовой. Надо помянуть по-человечески, – отрезала сухо мать Нади, когда всё закончилось. Люба и Оксана стали звать всех, кто был рядом и кто уходил.
Некоторые ещё глазели, чего-то ждали, но, так ничего особенного и не увидев, пошли садиться в автобус. Надя, когда осталась с детьми и парочкой особо любопытствующих, наклонилась к могилке, поцеловала её, прошептала: «Прости меня!» – и пошла к машине, Сережа и Олежка побрели следом.
На поминки пришло немного. Все, тактично и не договариваясь, обходили тему убийства, говорили, какой молодой был Лёха, вспоминали его заслуги и свои истории, связанные с ним. Надя посидела немного, выпила со всеми рюмочку, извинилась и пошла домой, сказав, что ей нехорошо. Мальчишки и Люба собрались с ней.
– Через три дня у Лёши день рождения, вы помяните, – попросила Надя.
– Иди, иди, помянем! – убедила её мать.
Видя, как Егор тоже тяготится сидеть за общим столом, Оксана отправила его домой, к детям.
Они со свекровью остались хозяйничать.
* * *
На следующей неделе Надю вызвали в милицию. Брат предупредил, что её могут спросить о стороже, который вроде как видел тех, кто шел с берега. У Егора получилось стоять на своем, и она решила делать так же.
Допрос прошел ровно. Разве что, когда Иванейко спросил, не её ли сына видел сторож и нет ли у неё близких отношений с обвиняемым, она не готова была отвечать, но её природная хватка и смекалка победили, и Надя, не поколебавшись, заверила, что сыновья были дома, а с Дмитрием Прудиным они просто дружили.
Она опять флиртовала с капитаном. Да и Максим Василич смотрел на неё так призывно, что и стараться долго не пришлось, он сам напросился к ней в гости. После этого Надя почувствовала, что дело сойдет на тормозах, и глубоко внутри порадовалась, но вида не подала. Понимание, какой ценой далась эта радость, сделало её угрюмой. Не случись всё это, не надо было бы и радости такой. В мозгу стучало: «Ничего, это с каждым может случиться», с этим мыслями и села к Валерке в машину, не проронив ни слова до самого дома.
