– …со мной.
– Что? – Он не слышал последних слов, пропустил мимо ушей.
Крыс улыбался. От его радости Урри подташнивало.
– Говорю, если хочешь и дальше тут оставаться, то сегодня пойдешь со мной. К Доку.
Он начал качать головой ещё с середины фразы. Он знал Дока. И больше не хотел его видеть, никогда больше.
– Че ты трясешься? – Крыс подобрал уцелевший шприц, сдул с него пыль и, одобрительно присвистнув, вколол себе в бедро, игнорируя ткань брюк.
– Я не хочу… Я не буду…
– А куда ты денешься? Ну, не упрямься. Один вечер можно и пожертвовать другу. Мы же друзья? А? Друзья!
Он не упирался, когда Крыс подхватил его под локоть и, не прекращая журчать, потащил к воротам. Урри мог бы оттолкнуть худощавого Крыса, мог бы даже убить его, но это ничего не изменило бы. Вместо него придёт кто-нибудь другой, совсем не такой добрый.
За оградой их ждал флаер – исцарапанный, в подтеках подозрительного цвета. Крыс втолкнул его назад. Он ударился головой о стойку, но проглотил боль. Сел, стараясь занять как можно меньше места.
– Честно скажу, ты, Урри, удачливый сукин сын! – Панель замигала. Острый кулак врезал по пластику. – О, заработало… Давно пора сменить это барахло.
Дорога, ведущая к городу, старая: на ней видна разметка белой краской, по обочинам лежит щебень. А в змеящихся линиях можно разглядеть лица. Этим он и занимался – рассматривал трещины на асфальте, видел в них пациентов Дока.
– Ты же сдохнуть должен был, а не сдох. И устроился хорошо… Я бы и сам с тобой махнулся.
– Давай, – он сам не ожидал от себя ответа. Вот и Крыс удивился, обернулся назад, разглядывая его, словно впервые встретил. Он не смутился – не отвел взгляд.
– Огорчаешь. Ведь умный же урод, не то что остальные, а иногда такое скажешь…
Дальше летели молча. Крыс напевал что-то веселенькое – он всегда добрел после укола, – а Урри рассматривал свои руки. Квадратные ладони, шесть пальцев. Шестой – слабый и неразвитый – торчит из запястья. Бесполезный атавизм, как говаривал Умник, наследство далёких предков. У чистых руки гладенькие, мягонькие. Он поёжился, припомнив, какова кожа чистых на ощупь. Как самый первый мох.
Перед границей их флаер тряхнуло. Он распахнул глаза – за призрачным барьером переливалось огнями огромное человечье гнездо, наполненное тысячами разумных, полуразумных и уродов, официально признанных животными. Не город. Вернее, не весь город, а лишь малая его часть, оживающая ночью, огражденная со всех сторон, чтобы никто не смог уйти. Да, он по-настоящему удачлив, раз смог оттуда выбраться.
– Крыс… Пожалуйста, – слова застревали в глотке, но он продолжал выталкивать их наружу. – Не надо, Крыс.
– Надо, Урри, надо. Ты же знаешь, я ничего против тебя не имею. Наоборот! Я уверен в тебе так, что даже работу нашёл. Кто бы еще искал работу для выродка? А? Ценишь ты это? – Флаер вильнул в сторону, огибая башню. – Ценишь? Да ни хрена ты не ценишь, урод… Только о себе думаешь. А я тут подыхаю! Слышишь, я сдохну скоро, если не… Неважно. Ты же сейчас побудешь хорошим мальчиком, вот всё и закончится. Быстро и не больно, – захихикал Крыс.
Док жил на окраине, в доме с парком. С настоящим парком, не каким-то хилым деревцем на заднем дворе, а с буйными зарослями на огромном участке. Их флаер, приземлившийся у пруда – с рыбами, которых никто не ел – смотрелся убого. Крыс выскочил первым, потянул Урри за собой.
