– Бони, послушай и постарайся услышать. Нам нужно перебираться в тёплые края. Мы дойдём до побережья, до самой Бескрайней воды. Будем следовать за Солнцем по берегу так далеко, как сможем. Дед-шаман говорил: «Дух Мороз в тех краях бессилен и даже зимой вода не превращается в лёд. В тех местах можно купаться круглый год, а в море полно рыбы». Мы построим хижину на берегу и по ночам будем любоваться звёздами.
Он молчал. Потому что знал: это не план. Это сказка для детей у вечернего огня.
– Меня ждут, – ответил он, перемалывая её мечты, как жернова. – Чтобы загнать Желтоглазого, нужно восемь охотников. Зима выдалась лютой, запасы на исходе. Люди голодные, а голод – злее волка.
Она отвернулась:
– Ты понимаешь, что будет со мной, когда я останусь одна? Без твоей защиты?
Помолчала и, видимо, смирилась.
– Тебя не переубедить. Всегда был упрям, родился таким. И сейчас не слушаешь и мыслями уже не со мной. Так легли звёзды.
Если вдруг случится беда, помни: смерть – это просто смена оболочки. Шаг к новым перевоплощениям. Шаман сказал, что мы – лишь звёздная пыль и временно проявляемся в наших телах. Мы пришли со звёзд и уйдём туда. Пообещай, что встретишь меня там, в нашем новом проявлении.
Будто дубиной ударила. Не по голове, а по душе. С хрустом.
Потрясённый её словами, он замер у выхода, словно между двумя мирами: шаг назад – остаться с ней, шаг вперёд… шаг за грань бытия.
Эми подошла. Коснулась щеки.
Не как всегда.
Будто прощалась.
Лёгкое прикосновение, а в душе все перевернулось.
Он, боясь слабости, схватил копьё и решительно вышел из юрты.
Эми догнала, сжала его руки до боли. Это был не жест страсти – это был ритуал. Пристально посмотрела в глаза, будто прощалась и старалась запомнить навсегда.
Шёпотом, прямо в ухо:
– Найди меня. Сквозь время. Сквозь сны. Сквозь смерти.
Он хотел что-то сказать – про «вернусь и поцелую», – но было уже поздно.
Её ладонь резко толкнула его в спину – к поджидавшим охотникам, к тропе, к другой судьбе.
Когда обернулся – её уже не было. Только ветер трепал край войлока, закрывшего вход в юрту. И всё, что было до этого мгновения – тепло очага, запах трав и сама она, – осталось там.
Ему достались только ветер, тяжёлое предчувствие и охотничья тропа.
Он почувствовал кожей: эта история не закончится здесь. Не сегодня – и не в этом теле. И ощущения эти прицепились к душе, как репейник к одежде: не стряхнуть, не забыть.
Утром небо пахло жизнью.
Утром всё могло быть иначе.
Но не стало.
– Наши женщины навсегда останутся героями земель северных, – подумал он. – А мы…
Он посмотрел на руки: костлявые, натруженные – не для ласки, а для копий и верёвок.
– А мы просто идём дальше. Пора, меня ждёт племя. Им нужна моя помощь.
Неверный ответ.
Рассвело. Тени растаяли. Прятаться – негде.
– Лучше б я остался, – пробормотал он. – Потому что, нужен только ей.
Но племени нужна добыча. Не человек – трофей.
Трофей обычно тих и смирён, за исключением весны не буянит и строго придерживается диеты. Со стороны и не разберёшь, обижен он, голоден или сейчас уснёт.
Он – сыроед: жуёт упорно, с утра и до вечера, растет безудержно и в жареном виде тает во рту. Его не волнует завтра и суета: «Я – есть, и я всесилен. Я всесилен, потому что жру много и думаю мало».
Так думают большие, пока давят братьев меньших. Просто для репутации – чтобы знали.
Но даже у могучего божества имеется недостаток – понятие «пиршество с женщинами у костра» ему чуждо, и он совсем не желает умирать ради человеческих ценностей.
