Дикая собака - страница 25

Пока я снял лыжи с крыши машины, застегнул крепления, взял рюкзак и сменил теплую куртку на более легкий анорак, Пестун был уже далеко. Я максимально ускорился, чтобы догнать его. Да и после этого мне пришлось выкладываться по-настоящему, хотя он и прокладывал лыжню. У него было легкое скольжение. Он проскакивал через незамерзший ручей, как будто его и не было под ногами, и катился, не расходуя сил, даже по минимально наклонной поверхности. На опасном склоне лыжи старика находили опору без всякого напряжения.

По всему было видно: на лыжах он прожил годы своей жизни, что было естественно, потому что он был оленеводом номер один. Такими словами Матти с гордостью представил свое открытие, когда утром, верный своему стилю, с энтузиазмом втолкнулся в мою избушку и сообщил, что дела устроятся.

Отлично, ответил я и спросил, закончат ли киты выбрасываться на берег. Матти крякнул, однако не стал цепляться к моим словам, заявив, что нашел мне такого напарника, с которым оба беглеца скоро будут бегать в упряжке норвежца. Дела решатся, а мы вернемся к обычному распорядку дня. По словам Матти, оленеводы справлялись в кайре и с более сложными задачами, поэтому с прирученными ездовыми собаками не должно быть затруднений. Я согласился, хотя у меня были сомнения. Насколько я успел познакомиться с Наноком и Инуком, они не представлялись мне легким вариантом. Однажды они уже измотали меня чуть ли не до смерти. А ведь тогда подо мной были мотосани. Эти давние воспоминания из потаенных уголков памяти выползли вновь, пока я шел на лыжах.

Матти считал, что оленевод будет для меня лучшим напарником. Он прочел мне лекцию о законах мира каюров. Где бы на севере я ни планировал основать собачий питомник, вокруг него всегда будут бродить стада северных оленей, охраняемые оленеводами. Для каждого каюра наступает такой день, когда хаски убегают. Тогда важно, чтобы отношения с оленеводами были в порядке. Когда все отлажено, от них получаешь огромную помощь. Если отношения разорваны, дело осложняется.

– Как осложняется?

– Ну, собак хотят убрать. Они исчезают. Лес забирает.

– Лес забирает?

– Да, да. Уводит.

Мы ехали на лыжах по открытым пространствам озер и болот, через растущие вдоль ручьев рощи и леса, деревья в которых становились тем толще и массивнее, чем дальше от дороги мы уходили. Под нашей лыжней осталось много разных следов. Выдра нарисовала на льду реки картинку – отпечаток своего толстого хвоста, по берегам полно заячьих следов, рядом жемчужная нить, оставленная лисицей, глубокие следы лося, преодолевшего брод, и тропы северных оленей, легкие прыжки куницы, словно пролетевшей над сугробами. Мы пересекли их все, не задерживаясь. Затем перед нами появилась колея, у края которой Пестун остановился. Я подъехал к нему, стянул шапку с головы и вытер со лба пот.

– Отсюда начинаются, – сказал Пестун. Я посмотрел на следы и понял, что это собачьи. Вытащил из рюкзака бутылку с водой, глотнул воды с образовавшимися в ней льдинками и кивнул. С этого начнем, но непонятно куда. Так можно и до лета кататься за ними на лыжах.

Однако Пестун взял след. Он пошел быстрее прежнего, поскольку не следовал за каждой петлей следов. Когда их вереница подходила к краю открытого болота, он какое-то мгновение оценивал окрестности, поднимал свой крупный нос и спрямлял путь через болото, хотя следы шли по его краю.