Дикая собака - страница 26

За болотом наш след присоединялся к собачьим. Не понимаю, как он предугадывал это. Я вытирал пот, пил воду и отдувался. По виду Пестуна не было заметно, чтобы он устал от лыж, только щеки раскраснелись, и на этом все.

Мы продолжили маршрут. Не знаю, как долго мы шли на лыжах, но я ослаб. Ноги не двигались, я задыхался и был голоден.

На краю большого болота Пестун опять остановился перед новыми следами. Его лицо помрачнело. Собаки вышли на санную колею, но здесь никто не ездит на мотосанях.

– Пусть тот раз будет последним, когда ты гонял здесь на санях.

– Извини, не знал, – ответил я, но Пестун вряд ли слышал мои оправдания. Он отказался идти по следу и уже мчался на лыжах к открытому болоту, посреди которого возвышался небольшой холм. Я поехал за ним. Мы поднялись на возвышенный островок, в центре которого, среди поросших бородатым лишаем елей, торчала принесенная ледником глыба. Пестун подъехал к камню, обошел его один раз и начал пристально рассматривать. Он стоял расслабившись, слегка наклонив голову. Его губы шевелились, но я не слышал слов. Затем он вынул что-то из кармана, сунул в расщелину и постучал по валуну.

– Пойдем, – сказал он и скатился назад в болото. Я задержался на минутку, чтобы осмотреть камень. Из трещины виднелись оленьи рога и кости, сбоку он был темный, как будто туда натекла какая-то жидкость. Я проехал рядом и постучал по нему. Подумал, что не может же это привести к неприятностям.

Собаки шли по следу моих саней через все открытое болото. После болота в густом еловом лесу они отказались от укатанного следа и начали петлять. Пестун остановился и прошептал:

– Они легли отдыхать.

Он сбросил рюкзак со спины, вытащил из него рулон вощеной бумаги, из которого показались темные куски мяса. Бросил один мне, взял нож и настрогал себе в рот тонкие пластинки.

– Отсюда дальше пойдем тихо, – сказал он и, приложив шмат мяса к дереву, разрезал его на кусочки размером в несколько сантиметров. Засунул нарезку в карман, отрезал от начатого куска еще пару пластин, подхватил рюкзак на спину и ушел от следа совсем в другую сторону.

Тут зазвонил мой телефон. Звук прозвучал, как сирена в тишине леса.

Пестун грубо выругал меня, но я все же вытащил телефон и ответил шепотом. Это был отец.

– Привет, не могу сейчас разговаривать. У тебя какое-нибудь дело? – спросил я, поскольку отец не звонил без причины.

– Я разговаривал с новым начальником четвертой смены, с этой женщиной. Похоже, что у тебя будет работа на лето.

– Хорошее дело.

– Ну, я скажу, что ты приедешь.

– Хорошо. Спасибо. Как мама?

– Как обычно. Сказала, что пошла в магазин.

– Передай привет. Перезвоню позднее. Нужно идти.

Закончил разговор. Горло сдавило. Думал о матери, высматривающей товар между полками в магазине, об отце, смотрящем телевизор в темной комнате, о словосочетании четвертая смена. В нем одном было много такого, что могло парализовать воображение.

Пестун возмутился и закатил глаза.

– Отец. Звонил по поводу летней работы.

– Выключи его, к дьяволу.

Мы сделали большой круг и, когда вернулись назад, смогли убедиться, что никаких пересекающих следов не было. Продолжили обходы, делая с каждым разом все меньший круг. Четвертый круг длился всего минут двадцать, но следы по-прежнему оставались внутри. Мы были совсем рядом с собаками. На пятом круге Пестун ехал с лыжными палками под мышкой, очень медленно, тихо насвистывая какую-то мелодию.