— Открой, — подходит, ставит бутылёк на подлокотник дивана. — Пожалуйста, — добавляет капельку вежливости и вынимает у меня из рук Машу.
Я только ресницами хлопнуть и булькнуть от возмущения успеваю, а дикий папочка уже расхаживает по комнате с Машулей на руках. А она улыбается, в бороду ему вцепилась пальчиками и болтает на своём детском. Что тут скажешь? Ничего. Ребёнок-то доволен… у незнакомого дяди на руках. Обычно дочка настороженно относится к чужим. Ей надо присмотреться, привыкнуть, а потом, если понравится человек, то и поиграть можно. Но тут без проблем вообще. Как к родному.
— Возьми, — быстро скручиваю крышку с перекиси и хочу забрать дочку.
Но дикий папочка усаживает её в кресло и смотрит на меня глазищами своими темнющими — сама невинность.
— Обработай, — суёт мне в руку бинтовую салфетку.
Плавно выдыхаю, чтобы не нервничать ещё больше. Нервишки у меня ни к чёрту. По сути, тут переживать не за что, а сердце молотит, как кроличье. С другой стороны, жизнь с Глебом в режиме унижение нон-стоп могла дать последствия ещё хуже. Я легко отделалась. А Ян, он… Он спас меня от очередной оплеухи сумасшедшего мужа.
— Шрамы украшают, да? — пытаюсь спрятать за болтовнёй неловкость, которую испытываю, промакивая влажным бинтом рану.
— Только мужчин, — уточняет Ян.
— Спасибо, — замираю и смотрю в тёмную бездну глаз.
— За что?
— За то, что заступился за меня.
Очевидно же. Или нет? Дикарь даже в лице поменялся после моего «спасибо». Растерянное выражение на бородатой суровой морде выглядит странно и немного смешно. Хотя с мордой я перегибаю — Ян в общем-то ничего такой мужик. Кому-то он вполне может показаться красивым.
— Сильный не должен обижать слабого, — выдаёт дикарь, пока я заклеиваю порез пластырем.
Он рассуждает как человек из далёкого прошлого. В наше время прописную истину о сильных и слабых помнят немногие, а следуют ей и того меньше.
— Ты с луны свалился? — у меня непроизвольно появляется улыбка на губах.
— Почему с луны свалился? — и снова это милое удивление на суровом лице.
— Да так, — хмыкаю, — не бери в голову. Надо Машу переодеть и покормить, — тянусь к дочке.
Дикий папочка опережает меня — дочь снова у него:
— Ты бы сама переоделась для начала, — заявляет серьёзно.
Чёрт… Я стягиваю на груди порванную Глебом кофту. Надо было так лопухнуться? Я уже минут пятнадцать рассекаю, можно сказать, в неглиже перед дикарём. Не совсем голая, конечно, но стратегически важное для прилипания мужского взгляда место открыто больше, чем следует.
— Я сейчас… — отступаю назад. — Вернусь.
Вылетаю на веранду, открываю шкаф с одеждой и быстро ищу, что надеть. Комод в комнате забит одеждой Маши, мои вещи пришлось поселить здесь. Переодеваюсь и спешу вернуться к дочке.
Машенька сидит на диване в чистом подгузнике и играет с наручными часами Яна, а он роется в комоде. Вот уж кому не нужно разрешение, чтобы чувствовать себя, как дома.
— Подойдёт? — дикий папочка демонстрирует мне розовый слип.
— Наверное, — я пожимаю плечами.
Он и одевать Машу будет? Ответ я получаю через мгновение — одевает и, между прочим, неплохо справляется. Машуля не капризничает, как обычно, как когда это делаю я. Правильно, капризы ни к чему, ведь можно облизывать вкусные металлические часы.
— Красота! — дикий папочка держит Машу на вытянутых руках и крутит, как куколку.
Дочка заливисто хохочет, а мне ревность ковыряет душу. Как так-то?! Я трачу на утреннее переодевание дочки уйму времени, а этот дикарь — хоп-хоп, и справился.
