Одним движением он стянул футболку, обнажая торс, словно демонстрируя превосходство своего тела – сильного, тренированного, готового к новым свершениям.
– У тебя есть двадцать минут, Марьяна, – сказал он жёстким тоном, не допускающим возражений. – Тебя отвезут.
Он вошёл в душевую, игнорируя её присутствие, намыливая мощное тело, выстраивая между ними ледяную, высокую стену, которую она почувствовала на ментальном уровне.
Марьяна стояла, оглушённая этим внезапным отчуждением. Ещё вчера он шептал ей слова страсти, касался с жадностью, смотрел с желанием. А сегодня… пустота и равнодушие.
Шок сменился горечью, горечь – яростью, ярость – холодной решимостью. Она не позволит себе сломаться. Не здесь. Не сейчас. Не перед ним.
Быстро умывшись, она вылетела из ванной, как из камеры пыток. Увидев свою сумку, она почувствовала облегчение, быстро вытащила вещи, оделась, завязала хвост, стараясь не медлить ни секунды.
Кир вышел из ванной, мельком глянув на неё, как на мебель, которую заметил только потому, что она стоит на пути.
– Можешь идти, – сказал он надменным тоном, словно делая одолжение. – Тебя уже ждут.
Ни "до свидания", ни "увидимся позже", ни единого намёка на то, что между ними что-то было. Только холодное, безразличное разрешение убраться с глаз долой.
Марьяна вылетела из апартаментов, как раненый зверь, спасающийся от охотника. Большего унижения в своей жизни она ещё не испытывала. Каждый шаг отдавался болью – не физической, а душевной, гораздо более глубокой и разрушительной.
Еле держа себя в руках, чтобы не расплакаться прямо здесь, в этом холодном, безразличном холле, она выбежала на улицу, ища глазами спасительный выход, не заметив стоящий у подъезда автомобиль. Мир вокруг расплывался, как акварельная картина под дождём, размытая слезами, которые она отказывалась проливать.
Услышав за спиной пронзительный свист, она обернулась, увидев Берёзу – ещё одного свидетеля её падения.
– Ты куда это рванула? – крикнул он с фамильярностью, от которой хотелось съёжиться. – Иди, малохольная, домой отвезу.
Марьяна поплелась к машине, совершенно не радуясь этой встрече, но делать было нечего. Она была марионеткой в чужих руках, которые дёргали её за верёвочки по своему усмотрению.
Сев на заднее сиденье, не зная, куда деть взгляд, сгорая от стыда, она смотрела в окно, изо всех сил, стараясь не расплакаться. Глядя как машина свернула на улицу Валовая, она опомнилась:
– Мне в Люблино, – начала она, голос звучал чуждо, как будто принадлежал кому-то другому.
– Да знаю я, Судакова 7, квартира 53, – отозвался Берёза, и эти слова упали как камни. Они знали о ней всё. Каждую деталь. Не было ни одного уголка её жизни, куда они не могли бы проникнуть. – Ты это… может, воды? А то бледная какая-то, – спросил он добродушно, как будто действительно заботился о её состоянии.
– Нет, спасибо, – буркнула Марьяна, отворачиваясь к окну, чтобы скрыть выражение лица.
– Влетела ты, девка, не по-детски, – серьёзным тоном сказал Берёза, как будто делясь мудростью жизни. – Но ты главное не борогозь, он этого не любит.
– Учту, – ответила Марьяна, уставившись в окно, где проносились дома, деревья, люди со своими проблемами и делами.
⎯ Не обижайся, я тебе добра желаю, – продолжал Берёза, не замечая или игнорируя её отчуждённость. – Он мужик, конечно, суровый, но ты привыкнешь.
⎯ С чего вдруг? – съязвила Марьяна.
