Для писем и газет - страница 27

Жить стало гораздо веселей и даже как-то разухабистей.

Но дело, меж тем, стояло. И репка, между прочим, как бы поняв свою значимость, с каждым днем перла из земли могущественные женские бока и была похожа на застоявшуюся невесту в ожидании суженого.

Дедка бегал, звонил, кричал в трубку:

– А? Говорите громче!…Так когда ждать-то?!.. А холода ударят!.. А? С кем я разговариваю?.. Нет, вы скажите свою фамилию, я запишу!

И так далее.

В пятницу днем на горизонте показалась туча и грохот. Туча быстро приближалась, грохот, соответственно, нарастал. И вот на место трудового подвига как бы с неба пал яростный стройотряд. Действовали быстро, четко, по-военному. В три дня заасфальтировали озимые, поставили столбы, свалили колхозный лесок. Лично для Дедки, Бабки, Жучки, Кошки и Мышки построили прекрасный культурно-торговый центр с баней, химчисткой, приемом посуды и коровником на 600 койко-мест. Улетели так же быстро, выбив у председателя три с половиной миллиона денег, по дороге на лету подхватив своих, которые, возвращаясь, тащили под брезентом что-то тяжелое.

Утром по деревне бродили ничего не понимающие жители, тихие и пришибленные, словно погорельцы. Дедка ошеломленно держался за высокую мраморную стелу возле забетонированной репки, к которой шли крутые ступени и Аллея трудовой славы…

Ближе к зиме через это все проезжала машина геологоразведки. Дедка их тормознул, поговорил, потом поспорил, потом поругался. Потом сбегал по соседям, принес шесть литров самогона (свекольного) и овцу на веревке.

Геологи открыли бутыль, понюхали, вытерли слезы и сказали:

– Показывай, отец.

Дальше подогнали машину, пробурили, измерили, еще малость добурили, посчитали на бумажке, заложили аммонал и гахнули!.. И здорово гахнули!.. Но не рассчитали. Взрывом снесло новый коровник, Аллею, культурный центр и полдеревни. Репка выскочила из земли как пробка и сбила натовский спутник. Дедку потом таскали в одну организацию, поскольку в райцентре от взрыва рухнула статуя вождя и воткнулась протянутой рукой в почву…

А в это время в городе Лиля Михайлова вернулась домой, красная от мороза и волнения. Она раскрыла свой портфель, достала оттуда листики машинописи и сказала:

– Вот!

Оказалось, один зарубежный ученый долгое время от нечего делать пил свою родную мочу и заинтересовался… Дальше шли выкладки, диаграммы, что лечит и когда пить.

Все переглянулись и принялись за дело.

Как это обычно бывает: идешь себе, развлекаешься видом летнего дня, строишь кой-какие планы, когда внезапно из соседнего двора ударяют звуки похоронного марша…

Всегда неожиданно, всегда врасплох!

Эти сумрачные волнистые звуки чернилами разливаются в чистом летнем воздухе, отзываются сжатием в груди. Хочется плакать и простить всем. Еще больше хочется бежать, бежать, бежать…

Но я не бегу, я стою и внемлю печальной музыке. Меня пригвоздил на месте этот горестный напев и призыв смерти в исполнении оркестра средней квалификации. Разом обмякли и спутались мысли. Я больше не гордый прыгун и физкультурник, плечи покорно провисли, а пяткам сделалось горячо. Чужая скорбь терзает мое сердце, а фальшивые звуки – уши…

Но, наконец, музыка смолкает.

Природа возвращается к жизни: слышен писк детей, чирикают голуби, в голове как бы что-то оттаяло. Я вдыхаю полной грудью, чтобы идти дальше, и выдыхаю вместе со звуками похоронного марша. Он снова ударил оттуда же, большой и тягучий. Окружающая среда немедленно становится черно-белой, потом бело-черной. Эти печальные звуки напоминают, что прожита половина жизни, лучшая. Я переключаю мысли на горе незнакомых хоронящих, потом на горе окружающих, потом – на печали всего мира. Этот похоронный марш размеренным шагом уносит меня к безднам воплей и страданий.