Прошло больше часа, и меня стало мутить от голода. Разжевала тайком пару сухариков, стало получше, и, посмотрев по сторонам, обратила внимание, что народу к этому времени поднабралось прилично. Я так понимаю, что совсем необязательно нам было к самому началу торопиться. Люди бодро заходили в храм и весело здоровались друг с другом, даже не притворяясь, что смущены своим опозданием на час, и не обращая внимания на попа, хор и действие в передней части церкви. Контингент составляли вовсе не «сумасшедшие бабки», которых я полагала увидеть, а люди среднего возраста, в том числе и мужчины. И хотя в церкви было на удивление много молодежи, все-таки женщин всех возрастов собралось больше.
Они были одеты в темную унылую одежду, висящую на всех одинаковыми мешками, лишая гендерных признаков и привлекательности. Эти бесформенные костюмы я мысленно назвала рубищем. И ― убей меня Бог ― совершенно не понимаю, что может заставить женщину, находящуюся в здравом уме и твердой памяти, так одеться. Украшений на них тоже не было, как и косметики. Зато на головах у большинства были нелепо накрученные платки.
В голове возникло бабушкино словцо «кулёма», означающее несуразно одетую женщину. Кажется, я впервые в жизни придумала новое слово ― накулёмиться, но более подходящего глагола к этой форме одежды подобрать было сложно, да и головы в платках напоминали бесформенные кули. У меня тоже был платок ― как я и обещала, носовой. Поэтому он лежал в кармане.
Подавив желание забиться в угол в модной юбке, красном свитере с вырезом и такой же яркой губной помаде, я, наконец, догадалась о причинах ехидства Олежки. Но зная мой стиль, он мог бы меня предупредить. Из вредности решив оставаться на месте, то есть практически в центре церкви, стала ждать «продолжения банкета».
И он, конечно, состоялся во всей своей пышности. Вдруг все вокруг начали падать на колени и, складываясь еще больше, биться лбом об пол. От этой сцены мне стало дурно, я представила эту картинку со стороны: море задранных поп, и в самом центре девица в мини-юбке и красном свитере торчит меж ними, как осиновый кол. К счастью, все довольно быстро поднялись и вдруг начали суетливо бегать в разные стороны, громко болтать, смеяться, обмениваться какими-то пакетами, читать книжки в церковном магазинчике, открыли соцсети в мобильниках… Странно. Люди пришли молиться, а кажется, каждый занят своими делами. Но, возможно, я не все понимаю в происходящем.
– Пошли, – вынырнул из толпы Олег. ― Коля сказал, что это конец службы. Сейчас надо приложиться к кресту. И домой.
Приложиться? Я прищурилась: Олежка овладел этим сленгом подозрительно быстро.
– Видишь очередь? Церемония такая: подходишь к священнику (точно! «поп» ― это насмешливое, а правильно – «священник»! И как я забыла!), он протягивает тебе крест, ты его целуешь, потом целуешь ему руку и отходишь. Все.
Хорошо, что он успел зажать мне рот рукой, поэтому вместо вопля негодования и шока я издала только хрюкающе-чавкающий звук.
– Люд, ну постарайся. Разок. Ради Коли.
Медленно, но неотвратимо мы приближались к священнику. Меня тошнило от мысли, что он сунет мне под нос свою волосатую руку. Единственный выход – бежать. Но было поздно.
Я подошла к поклоннику «Аватара», и тут он, вместо того чтобы, как и остальным, протянуть мне крест, задержался. Оглядев, на одном дыхании выпалил:
