Из этого госпиталя меня эвакуировали в сыпной госпиталь. На дворе стоял апрель месяц, снег таял, но нас везли санями. Приехав туда, снесли меня на носилках и положили в коридор. Не помню, что со мной делали.
Пришёл в сознание, когда мне делали уколы. Я сказал фельдшеру – зачем вы меня колите? Он ответил: «Если бы тебя не кололи – то давно бы на кладбище были». Он рассказал мне, что двенадцатый день мне делали уколы, и я был без сознания.
Я был очень слаб, сам не мог ни повернуться, ни встать. Диету мне давали молочную. Однажды подходит ко мне сестра и заявила: «К вам пришла жена!» Я ей ответил, что нет у меня никакой жены. – А может быть сестра? – И сестры у меня нет, есть одна, но та не приедет. Тогда она пришла справиться у пришедшей. Оказалось, что пришла жена к мужу, рядом со мной, лежащим больным. Пришёл священник и причастил этого больного. Посмотрел на меня, и сказал, обращаясь ко мне: «Давайте и вас причастю, а то вы скоро умрёте». Я ему ответил – Иди, чёрт патлатый, я буду жить и умирать не хочу! Через час, мой сосед на койке, которого причастил поп, умер. Оказался он Саратовский из гражданского населения.
Я постепенно выздоравливал, но пища молочная так мне надоела, что я не мог её больше кушать. Стал просить няню, чтобы она дала мне борща, но она отвечала, что просите разрешение у врача. Во время обхода больных врачом, я стал просить его, но он категорически отказал. Я даже прослезился.
После перевели меня на общий стол. В первый раз я пошёл до ветру в уборную самостоятельно. Еле двигая ногами, я прохожу мимо зеркала «тримо», увидел себя, но это был не я, а мой скелет. Я не мог этому верить, никто бы меня не угадал из близких, родных в это время. Но аппетит быстро стал развиваться. Той порции мне не хватало. Но няни нас кормили дополнительно, т.е. тех, которые стали выздоравливать, за счёт тех, которые были тяжелобольными и не кушали, как я 12 дней, мой паёк тогда тоже отдавали выздоравливающим.
Нельзя было самому себе верить, что в сутки приходилось съедать по 3—4 кг белого хлеба, а после всего этого входило в норму. Долго мне приходилось выздоравливать в этом госпитале. Я стал помогать тяжело больным. Носил им передачу, которую приносили родные, но они почти не кушали, а отдавали мне. Я каким-то любимчиком стал на палате. Кому напишу письмо по их просьбе, кому прочитаю письмо и даже интересное из книг. Завёл дружбы с товарищами, которые находились в выздоравливающей команде. Я для них собирал хлеб, а они мне приносили (тайком) селёдку и другие продукты (капусту, огурцы), а тут мы с друзьями поедали.
Выписали мен, вернее, отправили в выздоравливающую команду в город Саратов. Здесь мне тоже долго пришлось довыздоравливать, но силы мои не могли уже восстановиться и в тело я не вошёл так, каким был раньше. Чувствовал себя, что полжизни у меня отняло. Наконец, комиссия меня отпустила на два месяца домой на поправку, но я ещё был слаб и не думал добраться до дому.
Поезда были забиты пассажирами до отказа, и на буферах и на крыше, но я не мог ехать ни на буферах, ни на крыше, а в вагон не влезешь. Три дня я не мог залезть в вагон. Ходил к военному коменданту станции, чтобы он помог мне, но – отказал. Пришлось уцепиться обеими руками и ехать км 300 так, а потом зайти в тамбур. Так с великим трудом добрался до ст. Чернянка. От Чернянки до дома никакого транспорта не оказалось. Пришлось пешком отмерить 35 км.
