Он просто встает со стула, садится ко мне на кровать и без слов обнимает меня. Я прижимаюсь к нему, чувствуя, как нос мне щекочет грубая ткань его пиджака. Вот, полюбуйтесь на нас! Очередная больничная кровать, очередная мелкая драма. Зарывшись носом ему в плечо, я слышу, как глухо бьется мое сердце, и меня это дико бесит.
Я отодвигаюсь от него.
– Ты не мог бы… гм… сходить домой и принести мне кое-что? – спрашиваю я. – Каких-нибудь комиксов? Побольше комиксов. Здесь так скучно.
– Не знаю. Не хочется оставлять тебя одну.
– Папа, может быть, ты не заметил, но тут полно медперсонала.
– Все же лучше, чтобы я остался здесь.
– Послушай, мне нужны развлечения или я сойду с ума. А тебе нужно пообедать.
– Я в порядке.
– Папа, иди домой! А иначе я подниму тревогу и тебя отсюда прогонят.
Он не двигается, и я, сев в кровати, тянусь пальцем к кнопке тревожной сигнализации на стене:
– Предупреждаю, не заставляй меня нажимать на кнопку. Медсестры по-настоящему бесятся, если ты нажал кнопку, но при этом не умираешь.
– Твоя взяла, ухожу! Думаю, чуть позже тебя захотят навестить наши из драмкружка. Справишься с этой толпой?
– Конечно, но за персонал не ручаюсь.
– По крайней мере, им не придется воевать с Маргарет.
У Маргарет фобия в отношении больниц. Это как-то связано с ее мужем. Очевидно, последние несколько дней своей жизни он провел в какой-то кошмарной огромной палате, незаметно канув в небытие. Однажды она заставила папу пообещать: если она когда-нибудь серьезно заболеет, он не допустит, чтобы она окочурилась в больнице. Странноватая просьба, учитывая то, что его собственная дочь вполне может окочуриться в больнице. Очень похоже на Маргарет. Бестактна, как всегда. Господи, как хочется ее увидеть!
– Она тебе сказала, что не придет? – жалобно спрашиваю я.
– Нет, но ты же знаешь, какая она. Помнишь Обещание? Так или иначе, все остальные придут. И без нее хаоса будет достаточно.
– Черт, меня отсюда вышвырнут!
– Я скажу им, чтобы вели себя прилично.
– Нет, не надо.
Мимо нас с улыбкой проходит медсестра. Папа смотрит на нее, о чем-то думая.
– Знаешь, они с удовольствием поставят что-нибудь на твой день рождения, – произносит он. – Совсем как в старые времена. Ричард вызвался подготовить освещение, Дора сошьет костюмы. Надо лишь сочинить что-нибудь занятное.
– Угу, – бормочу я.
Но я почти не слушаю. Я не думаю о своем дне рождения или о возобновлении нашей дурацкой традиции. В данный момент я не загадываю, где буду через неделю, а тем более через месяц.
Папа поднимается с кровати и вновь смотрит на меня:
– Уверена, что справишься?
Судя по голосу, он немного обижен моим безразличием. Или, может, он думает о том же: что я плыву неизвестно куда в дырявом челне без весла. Почему это мне на ум сегодня приходят аналогии с транспортными происшествиями?
– Папа, иди.
– Я ненадолго. Люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. А теперь перестань мне надоедать.
Он направляется к двери, но, перед тем как выйти, оборачивается и машет рукой. Глаза у него красные. Он приедет домой, не переставая думать обо мне. Ему придется справляться с этим в одиночку. Я вспоминаю о том вечере в «Вираго». Я почти свела его с женщиной. Я была так близка к этому. Я пообещала ему, что больше не буду делать ничего подобного, но то было раньше. Теперь я в больнице, а он дома. В доме совсем тихо. Эта тишина будет преследовать его, пока он не вернется ко мне. Мысль об этом невыносима. Ему нельзя быть одному.
