Катя была здесь не по протоколу. Она приехала сама, без команды, без приказа. Просто потому, что почувствовала – это не совпадение.
Она встретила мать мальчика – Марису, женщину в дорогом платье, с надушенной кожей и остекленевшими глазами. Она сидела на скамейке, обняв сумку, и молча смотрела в пол.
– Мне очень жаль, – сказала Катя мягко. – Я понимаю, сейчас тяжело. Но я должна задать вопрос…
– Нет, – перебила та. – Никакого вскрытия. Это было в лагере. Это… это стресс. Он был чувствительный. У него уже были проблемы с почками. Это записано у врача.
Катя хотела возразить, но женщина подняла глаза – и в них было то, что остановило любую попытку: фанатичное отрицание.
– Это несчастный случай, – повторила Мариса. – Я не позволю резать моего сына.
Катя смотрела на закрытую дверь морга. Внутри лежал ребёнок. Мёртвый. Тринадцать лет. И в справке – «естественная смерть».
Она уже видела, как такие «естественные» смерти становятся пылью в архивах.
Катя вышла на улицу и прислонилась к стене, закрыв глаза. Она думала об этом мальчике. О том, как он, возможно, засыпал, чувствуя, как внутри него останавливается что-то жизненно важное. Как он, быть может, даже звал кого-то во сне. И никто не услышал.
А может, наоборот – всё было быстро. Слишком быстро, чтобы кто-то понял.
Она вспомнила про пуговицу. Про тело мужчины без печени.
А теперь – мальчик без печени.
В справке написали «отказ». Но если внутри мальчика ничего не осталось – кто бы знал? И кто бы проверил?
На следующий день, как только солнце поднялось над холмами Порто-Верде, Катя уже ехала по извилистой дороге, ведущей к лагерю «Голубая линия». У неё не было санкции, не было повода, который устроил бы начальство. Её никто не посылал, никто не звал. Она ехала по наитию, по упрямому внутреннему голосу, который с каждой минутой звучал всё громче: там что-то не так.
Официально смерть Луиса – несчастный случай. Диагноз звучал почти буднично: острая почечная недостаточность. Такие вещи случаются. Особенно в жару. Особенно, если у ребёнка были проблемы с почками.
Но Катя не верила в совпадения. Мужчина без печени и мальчик с внезапно «отказавшими» почками? С интервалом в три дня? И ни одного вскрытия?
Её старая машина гудела на подъёме, солнце било в лобовое стекло, а в голове крутились обрывки: пуговица, лицо мальчика, разговор с матерью, медицинские отчёты, слишком правильные формулировки, слишком много «естественного» в том, что пахло тщательно скрытым искусственным вмешательством.
У ворот лагеря её встретила та же картина, что и раньше: высокая стена, выкрашенная в бежевый цвет, камеры под козырьками, чёткая разметка на асфальте. Как и в прошлый раз, охранники были вежливы, но непроницаемы.
– Вы не записаны. Без предварительного уведомления и пропуска администрация никого не пускает.
– Я из полиции, – сказала Катя и показала удостоверение.
– Мы понимаем. Но вас нет в списке. Комиссар не звонил, ордера нет. Мы не можем впустить.
Катя кивнула. Она этого ожидала. Но даже от ворот можно было многое увидеть. И – услышать.
Она медленно отошла к тени высокого дерева у боковой стены. Там, в нескольких метрах от главного входа, была почти неприметная калитка для персонала. Её тоже охраняли, но не так строго, и за ней находился тенистый внутренний двор с лавками и фонтаном – место, где дети обычно ждали своих вожатых после занятий или просто болтали между собой.
