Усмехаюсь.
— Ломать носы?
— И волосы драть, — подсказывает охотно. — Не хнычь, лягуха, болото наше!
Удивленно моргаю.
— Это что еще за ретрохит?
— А, — отмахивается Костя. — У меня папа так любит говорить.
Веселый у него, наверно, папа.
Снова молчим. Просто сидим рядом. Холостов поднимает с травы камешек и кидает его в ручей, тот проглатывает предмет с тихим хлюпом. Тянется за вторым.
— Что, так и не спросишь, что там произошло на самом деле? — интересуюсь.
— Не-а, — беспечно отзывается Костя, расставшись со вторым камнем и протягивая мне третий. — На, попробуй, слабо докинуть до того берега?
Оцениваю ширину ручейка: тут и пятилетке не слабо. Я эту «реку» могу просто переступить одним шагом, даже не прыгая. Издевается.
— Думаешь развеселить меня детскими играми?
В ответ получаю невинную улыбочку.
— Ну, получается же.
Получается. Улыбаюсь, хотя и не планировала поддаваться на провокацию и вообще с ним разговаривать. Просто улыбаюсь, потому что завязавшийся еще ночью узел в груди действительно рассасывается. Мне хорошо в его обществе, легко. И да, сейчас мне правда нужна поддержка.
Костя все еще смотрит на меня с такой осторожной улыбкой, готовой в зависимости от моей реакции превратиться как в «рот до ушей», так и исчезнуть вовсе. А я… А я вдруг делаю то, на что не решилась бы еще вчера, и за что, возможно, буду проклинать себя завтра — поворачиваюсь и упираюсь лбом Холостову в плечо, прикрываю глаза. Заминка не более пары секунд, и он обнимает меня одной рукой и прижимает к себе крепче. Знал бы кто, как мне нужны эти объятия. Я сама — точно нет. Но впервые со дня смерти бабушки я чувствую, что не одна в этом мире, и это по-настоящему дорогого стоит.
Так и сидим, только мне приходится чуть поменять позу и теперь положить голову ему на плечо.
— Спасибо, Кость, правда, — шепчу, дурея и от своей смелости и от происходящего в целом. Это другая близость, не та, искусственная, созданная зельем в лаборатории, эта — важнее.
— Брось, — усмехается Холостов, — я вообще люблю со всеми обниматься.
Улыбаюсь и просто наслаждаюсь собственными чувствами. Так легко и тепло, с тех пор, как погибли родители, мне было только с бабушкой.
— Если за нами сейчас кто-то наблюдает… — бормочу, тем не менее не делая попыток отстраниться.
— То-о… — передразнивает Костя. — Ничего. То — ничего. Мы тут как бы не сексом в кустах занимаемся.
Смеюсь.
— Это бы им понравилось. Не всё романы на пустом месте приписывать.
— Полегчало?
— Угу.
— А теперь расскажешь, что там у вас стряслось?
Так и знала! Дергаюсь, пытаясь вырваться — не пускает. Тогда просто мстительно заезжаю локтем ему под ребра. Уверена, не особо больно, но ощутимо. Давай, обидься и отпусти меня. Но он не обижается, наоборот — ржет.
— Брось, Резеда, я только спросил.
Настороженно замираю.
— И не побежишь докладывать?
— Кому, блин?!
— Директору?
— Перебьется.
Что ж, отношение Холостова к Князеву мне известно. Но бросаться в защиту главы Сурка меня точно не тянет. Я все еще не уверена, что тот не имеет отношения к смерти Руслана.
— А то ты не знаешь, что произошло, — говорю, сдавшись. — Аршанская решила, что я хочу тебя у нее отбить.
Вздрагивает. Поднимаю глаза: опять смеется.
— Сказал бы, что уже отбила. Если бы я был прибитым.
Хочу возмутиться, но передумываю. На самом деле, это Аршанская с ним флиртует, а не наоборот. Дэн чувствует, что борется за любимую, Людка ощущает себя охотницей, а Косте — по фиг. В общем, все счастливы, не считая того, что мне чуть не сломали шею. Идиллия, мать ее.
