На том и порешили.
Пётр Алексеевич резко встал и подошёл к окну, надеясь, что новый хозяин не заметил, как исказилось от горького сожаления лицо помещика...
Ленинград, 1983 год
– Алексей Петрович, а вы родились в Питере? Я в карте посмотрел, вы у нас почти ровесник века! И день рождения у вас вот-вот случится, а где родились – не указано, – доктор Антон Данилович Надеждин свободно расположился на соседней кровати, подсунув под ссутулившуюся спину скомканную тонкую подушку – стена была уж очень ледяной.
Больной Иванов по-прежнему был в палате один, и они с доктором вечеряли. Алексей Петрович лежал, чуть приподнятый, на двух подушках, головой ко окну. Убедить медсестёр, что ему лучше бы смотреть в окошко, сил не хватило. Проведя экспресс-консилиум, две Вики дружно решили, что свет будет бить в глаза, а лежать лицом к двери веселее. И он сразу будет видеть, кто к нему пришёл. «А вставать вам, больной, доктор ещё не разрешил!»
Обе Вики как-то сразу взяли над ним шефство, едва прознав, что поступивший под их опеку старик совершенно одинок. Рядом с кроватью появилась высокая узкая скамеечка, на которой, занимая почти всю поверхность, стоял огромный голубой китайский термос. В него Вика Маленькая залила слабенький отвар боярышника и шиповника – для сердца полезно. И теперь, отдыхая от капельниц, с которыми он промучился более суток, Алексей Петрович мог попить «горяченького».
Рядом с термосом примостилась узкая фарфоровая кружка с длинным носиком, такими обычно пользуются на водах. Это был подарок Вики Большой. Она выпросила кружку у квартирной хозяйки. На боку у кружки гордо красовалась эмблема санатория в Пятигорске. Носик был слегка отбит, но все равно полулежа пить из неё было удобно.
На кровати, сразу под рукой, сердобольная медсестра разместила тарелочку с собственноручно сделанными сухариками – нарезанные из белой булки кусочки были неровными, но казались Алексею Петровичу очень вкусными – о нём сто лет никто так не заботился. Благодаря сухарикам мерзкий металлический привкус во рту ненадолго пропадал.
Доктор, оставшийся на вторые сутки дежурства – заменял коллегу, – пил очень крепкий чай, почти чифирь, из гранённого стакана в латунном подстаканнике. Из кармана он добыл купленный в буфете пирожок с яблоками – начинка безопаснее для желудка – и теперь внимательно его осматривал.
Алексей Петрович поморщился. По запаху пирожочек ему совсем не глянулся. Он всё ещё помнил вкус и аромат Агашиных пирогов – пирогов детства, – и можно сказать, что всю свою долгую жизнь «хранил им верность», старался не есть выпечку.
Время подходило к девяти. В отделении, к счастью, кроме Иванова, других тяжёлых в этот вечер не было, и потому доктор мог позволить себе почаёвничать. Кроме того, его страшно занимал этот старик. Необычного цвета глаза с вечным прищуром, тонкое строгое лицо, как на иконах в Русском музее. Пациент явно знал, что жизнь его быстрыми темпами подходит к концу – накануне дня рождения третий инфаркт, увы! – да и возраст не даёт шанса. Но никаких проявлений паники, страха, плаксивости. Он просто ждал своего дня...
– Алексей Петрович, так вы где родились? – продолжил доктор Надеждин. – Сам-то я не знаю толком, откуда родом. Я из кировского детдома, мне и фамилию такую придумали – с надеждой на светлое будущее.
– Так мы с вами земляки почти, доктор, – чуть усмехнувшись, прошелестел пациент, – я родом из Вятки. А в Петербург меня ребёнком привезли, учиться.
