Вот тут-то Алексей и увидел вдали на дороге проезжавшую мимо кавалькаду велосипедистов. Несколько офицеров и дам непринуждённо, смеясь и что-то выкрикивая, катили на двухколёсных сооружениях... Один из офицеров, красуясь перед дамами, разогнался, резко затормозил и, нагнувшись вперёд, ловко развернулся на 180 градусов, будто ехал навстречу. Спрыгнул и шутливо, по-актёрски, поклонился. Вся компания, остановившись посередине дороги, зааплодировала ловкачу.
Мальчик заворожённо смотрел вслед необыкновенной группе так долго, что пропустил свою очередь быть «салочкой».
Подбежавшие ребята из команды хлопали его по спине, пытаясь привлечь внимание и узнать, почему он медлит, но Алёша только качал головой. Потрясённый мальчик внезапно забыл, что они играли. Велосипед занял в его сердце такое же важное место, как и каблуковские собаки, – несбыточная мечта.
Через пару дней, в воскресенье, гимназист Иванов, отпущенный домой так же, как и часть его приятелей, чьи семьи проживали в Петербурге, взахлёб в столовой, поспев ко второму завтраку, рассказывал об увиденном велосипедном трюке.
– Это единственное, что тебе понравилось в Царском Селе? – насмешливо спросила Лиззи.
– Нет, что ты! – горячо возразил Алексей. – Мы много что увидели. Максим Ильич, наш наставник по истории, нам рассказывал, что... – мальчик запнулся, видя, что Лиза совсем его не слушает, листая очередное модное приложение, кажется, к журналу «Нива». Алёша оглянулся на сидящего справа от него отца, тот изучал газету. Взглянул на Аню, ища поддержки. Но сестра с независимым видом смотрела в окно, будто отрешившись от происходящего за столом...
«Опять поссорились, – подумал юный гимназист, – в прошлый раз хотя бы скрывали своё недовольство и были повеселее».
Все очень переменились после их отъезда из Вятки.
Сам переезд Алексей пропустил. Вернее, отец перевёз его в Санкт-Петербург первым, заранее договорившись с генералом Покотило, что мальчика примут за пару недель до начала занятий. Василий Иванович, руководивший в то время Первым кадетским корпусом, тоже служил на юге и воевал в Русско-Турецкую войну, и с Алёшиным отцом они быстро нашли общий язык.
Иванов-младший оказался не единственным предварительно приехавшим учеником. К началу занятий он познакомился и сдружился с такими же принятыми первоклассниками и даже с несколькими более старшими ребятами, чьи семейные обстоятельства потребовали раннего приезда.
Первые полгода в кадетском корпусе дались большинству мальчиков не просто. Оторванные от привычного семейного быта и ласкового обхождения, многие плакали по ночам. Капризничали из-за раннего вставания и «холодной» утренней зарядки, плохо вели себя на занятиях... Алексей и сам был из числа таких мальчиков. Он никак не мог заснуть, чувствуя себя брошенным и папой, и Лизой, и Аней. Ему не хватало Аниных «исторических» рассказов за обедом, ласки старшей сестры и чтения книжки перед сном, «серьёзных» разговоров с отцом, да и всего их неспешного вятского уклада жизни... Отец и сёстры, наверное, смогли бы поддержать и ободрить его, но правила первых месяцев кадетской жизни исключали посещение родных. Не у всех детей семьи проживали в столице, и родные не могли их навестить. А условия для кадетов должны быть равными.
Дисциплина военного заведения, с расписанным по часам каждым действием, вызывала у Алёши и протест, и глухую тоску. Очень не хватало свободного времени, которого было так много в вятском доме. Когда можно было поглазеть на что-нибудь занимательное или помечтать о невозможном и несбыточном. А в своей новой питерской жизни мальчик ни на минуту, даже ночью (они спали под наблюдением дежурного всем классом в одном большом зале), не оставался один.
