ДОЛЯ - страница 24

Приближался день рождения Алексея. Предполагалось, что к этому времени они уже разместятся в столичной квартире и устроят новоиспечённому кадету грандиозный праздник. Сестры ещё не знали, что Алёшу в ближайшие полгода они не смогут увидеть.

Напрямую до Санкт-Петербурга было не добраться, и ехать нужно было через Москву. Фон Людевиг, как настоящий друг семьи, взял на себя часть забот. Оставив Лизе на хранение купленные на условленную дату билеты, он сам отправился в Москву на день раньше, чтобы встретить своего «душевно застывшего» Петю. Купцы подогнали подводы и, оставив на день свои дела, по указаниям девочек, руководили погрузкой книг, белья, одежды и части мебели – всю решено было не забирать.

Агаша тихо плакала в каморке, а двое старых слуг, впервые в жизни не сказавшись и не получив дозволения барина, ушли в трактир, только бы не видеть этого разорения!

К обеду подводы были отправлены на вокзал. Ермил выделил четверых спорых работников и отправил их третьим классом, наказав отследить в Москве дальнейшую отправку, принять всё в Питере и расставить по квартире. На робкий вопрос Лизы: «Сколько надо заплатить?» – купец только с досадой махнул рукой: «Скорей бы уж!» У него были большие планы на этот дом, и долгий отъезд не давал развернуться. Намечались убытки, вернее, недополученный вовремя доход, а с этим его деятельная натура не могла смириться. Всё, что тормозит получение прибыли, должно быть устранено.

Лиза ушла в сад искать папу. Аня вытащила из дома Агашу. Прибыли девочки фон Людевига. На их ландо Ивановы должны были ехать на вокзал, а баронессы, дождавшись экипаж обратно, собирались увезти с собой Агашу.

Прощание получилось скомканное, опаздывали к поезду. Лиза, проявляя твёрдость, почти силой затолкала совсем размякшего отца в экипаж. Аня и Лиза, со слезами на глазах, расцеловались со всеми, включая смущённого, покрасневшего от неожиданности Каблукова. Условились с баронессами, что напишут сразу же, как приедут в Петербург, и будут писать часто-часто, каждый день, и что ждут их скоро в столице. Спохватились, что нигде нет ни Егора, ни Василия. Побежали искать по дому и в саду. Пётр Алексеевич смирно сидел в экипаже и только украдкой вытирал слезы. Зарёванная Агаша кланялась ему до земли, причитая: «Прости, барин, Пётр Лексеич!» Стариков не нашли, но дальше ждать не было уже никакой возможности, и семья Ивановых выехала со двора...

Девочки смотрели прямо, сжав руки в кулачки и стараясь больше не плакать. Пётр Алексеевич невидящими глазами уставился в одну точку перед собой. И потому они проехали мимо, не увидев двух опоздавших на прощание совсем пьяных стариков. Еле держась на ногах, бывшие крепостные, навечно преданные барину Егор и Василий, кланялись барскому экипажу и, не вытирая пьяных слёз, крестили его вслед...

Больше они никогда не виделись. Агаша умерла через неделю после весеннего отъезда из Вятки семьи барона – ей не о ком было больше заботиться.

И купец, и бывший помещик честно выполняли свои обещания. Первый платил за «работу», второй не скупился на месячное содержание двум оставшимся старикам. Как и предсказывал Каблуков, дворник Василий Чернуха довольно быстро спился на дармовых деньгах и закончил свою жизнь в сугробе накануне 1905 года.

Садовник Егор Вихляев ни дня не провёл вне вверенного ему сада. Летом, несмотря на возраст, неуклонно переселялся в шалаш. Купец Каблуков пристраивал к деду Егору помощников, но тот всеми был недоволен. Ворчал, что ни у кого нет той любви к дереву и понимания плода, как у барина... Дед Егор «дотянул» до революции, и в мае 1918 года, услышав ночью стрельбу возле родного сада, выполз из флигелёчка (в шалаше ещё было холодно ночевать). То ли с испугу, приняв неожиданно появившегося седого и в белой рубахе человека за приведение, то ли с пьяных глаз, незваные гости всадили в полуслепого старика несколько пуль. И убрались восвояси – продолжать разграбливать и рушить старую жизнь. Иначе, говорят, новую не построишь...