Горные вершины в венцах лучей, выбивающихся из-за облаков, влажная моховая зелень лесных низин, сладко-водянистая малина в горсти, ледяная вода ручьев, густое золото летнего предзакатья, раскатившееся по таганайским склонам – это все вползало в женино существо, заполняя его и не оставляя места для суеты.
Погода испортилась только в середине ночи – внезапно потянуло холодным сильным ветром, закружило, завыло в вершинах деревьев – и небо, еще пару минут мигавшее низко склонившимися крупными летними звездами, заволокло непроницаемой, клочковато-мохнатой, как у медведя, шкурой будущей грозы.
Упали первые крупные капли, костерок едва не разметало порывом ветра – и Женя, не слишком-то расстроившись, загасил огонь, перебрался в машину с недожеванным бутербродом в руке и пятой, что ли, по счету кружкой чая на смородиновом листе – не удержался, надергал, пока ходил по окрестностям.
И там уже, под надежной железной крышей, развалившись на разложенном сиденье, когда капли дождя из крупных водяных виноградин превратились в сплошной поток, Женя снова попробовал покрутить радио – и снова наткнулся на безымянную волну.
Впрочем, нет, не безымянную. В том-то и дело, что нет. Волна как-то заковыристо называлась – Женька так и не смог вспомнить, как. Ни сразу, как поймал, ни сутки спустя.
Самое что интересное, он никогда раньше не натыкался на нее за все те разы, что колесил по Уралу – что в этот раз, что до того.
Больше того, уже после, прикинув в голове всякое разное, Женя сообразил, что и поймать-то ее он, строго говоря, не должен был – горы вокруг, какие тебе местечковые радиопередачи в такой глуши, да еще среди непогоды!
Молнии плясали в меху исполинской грозы, бредущей через Таганай, ветер гнул сосны к земле, а из приемника лилось чистое, мелодичное пение: девичий голос и какой-то струнный инструмент, флейта, варган и, кажется, бубен на заднем фоне.
– Аэли-нели-нелии-илилии,
мат лэргу нэм кугре́шпам;
кургу кунэма
кургу торэяя
кургу сэрэя3,
аэли-ли-ли-иии… – тянула едва ли не как колыбельную девушка.
Женя попал на самый конец песни. После нее снова была какая-то местная безыскусная реклама, потом – немного новостей, в том числе и спортивных. Женя с удовольствием послушал описание прошедшего днем товарищеского матча по волейболу между командами «Кетск-Побережный» и «Кетская удаль». Что за команды, Женя понятия не имел, разве что обозначение города – Кетск – показалось смутно знакомым. Но именно что смутно – Козлов так и не смог вспомнить, городок это на реке Кеть или вовсе какое-то сельцо? Реку-то он знал, сибирская река… далековато, конечно, от Урала, но кто их знает, может, приезжали по какому спортивному делу?
Женька задумался о давно оставленных краях, о Сибири – и том, что давно не был в местах своего детства. Да что там – детства! Он и половину Сибири не проехал же, хотя казалось бы, с его-то любовью к поездкам и путешествиям… а все куда-то тянуло подальше – то на юг, в степи, то на север, к Балтике… Сделалось чуть совестно даже. Ну ладно, не «чуть». Как следует совестно, да.
Новости закончились, а точнее, волна зашипела помехами. Чертыхнувшись, Женя снова принялся ловить плывущий сигнал. В небе грохотало. Через шелест и шум ветра, шелест и шум помех голос вернулся в динамики. Снова непонятная речь – бойкая, явно принадлежащая профессиональному чтецу: будто аудиоспектакль поймал.
