Да, он ничем не рисковал, совершенно – наверняка почти сразу прикинул все то, что Женька додумал, уже наблюдая за короткой беседой у обочины: трое «подставщиков» против двух жертв, робкий паренек не выглядел серьезным противником вообще, а вот его старший товарищ, сам водитель «девятки», наверняка мог бы, при необходимости, за себя постоять. Но численное преимущество было на стороне жуликов лишь в одного человека. Когда появился Грегори, это преимущество растаяло моментально. А уж после того как он сам, Козлов, засветил свою физиономию, любители легких денег скисли и свернули свои претензии. Козлов отлично видел в зеркалах, как фиолетовый «японец» стартует с визгом шин прочь, а за ним точно так же отваливает «двенаха» – за рулем у нее был тот самый тип в белой майке, а третий доморощенный «робингуд наоборот» умостился на сиденье рядом.
– Считай, что я суеверный сукин сын, – неожиданно заявил Грег. Помолчал и с нажимом повторил: – В общем, ты был прав. Я – суеверный сукин сын. На мою долю выпало доброе дело, я должен как-то… соблюсти баланс. Чтобы не накликать чего. Ты же отказался от денег, чтоб тебя.
– Горы не любят торопыг и неблагодарных, – медленно произнес Женька, отчетливо понимая, о чем его собеседник сейчас говорит.
– Вот-вот.
– А ты точно американец? – желая разрядить обстановку, пошутил Женя.
В ответ Грег завернул такую непереводимую дословно, но абсолютно понятную ругательную фразу на самом что ни на есть неподдельном американском английском, что любые, даже шуточные сомнения в его происхождении должны были увять моментально.
– Понял, понял, – хмыкнул Женя. – Не против музыки, я надеюсь?
И снова щелкнул вместо магнитолы почему-то именно радио.
***
Солнечный свет застилал сияющей кисеей дорогу впереди. Лучи, пронизывающие воздух часто-часто, казались осязаемыми – как девчачьи «газовые» ленты, совсем недавно отринутые школьницами ради пестрых «резинок» и заколок, унизанных бусинами.
Ветер омывал лицо и руки – горячий, настоянный на оглушающем аромате таволги, донника и красного клевера, напоенный речной влагой. Словно чай из походного котелка – вспомнилось вдруг любимое сравнение.
Как в детстве.
Дорога впереди вовсе увиделась тропой – с крутого, заросшего одуванчиками склона вниз, через ручеек по хлипкой доске – на велосипеде.
Подумать только – тогда и скорости разогнавшегося двухколесного «коня» хватало, чтоб перехватывало дыхание и в ушах звенело от счастья и свободы… было же время.
Солнечная кисея и ароматы трав – наверное, дело было в них. Они рывком втянули в те детские годы, в восемь беззаботных прожитых лет от роду. Каникулы после второго класса, у бабки в деревне. Тонкий комариный звон в вечернем воздухе и теплый ветерок.
– Эге-ге-эй! Жене-ее-ек! – с косогора летит знакомый голос. Друг уже успел добраться до опушки – и теперь то ли потешается над Женькиной нерасторопностью, то ли наоборот, ждет, подбадривает. С ним, с другом-то, никогда не разберешь, серьезно он, или шутит.
У Женьки полно приятелей, а вот друг – друг, он один.
– Ха-са-а-ан!
Хасан Мунгалев такой же восьмилетний обормот – и Женька́ лишь одно печалит: ходят они с ним в разные школы, а дружба вся их – по лету, да и то, когда к бабке приедешь.
Колеса велика стрекочут все быстрее – не хуже всполошенных сорок над дальним ельником.
Спицы просеивают солнечный свет – так споро, что превращаются в сияющие сплошные диски.
