Дорога к музыке. Повесть о детстве и юности - страница 13

Ее мелодия выглядит так:

Запомнился суровый, «темный» ладовый колорит, и особенно характерный рисунок мелодии в начале второго предложения – ход от пятой ступени через «низкую» шестую в верхнюю октаву. Конечно, с тех пор прошло много лет, и, может быть, японские солдаты пели не тот вариант песни или вообще другую песню, но этот характерный ход я запомнил точно – настолько он был непривычен для моего уха и поэтому прочно «застрял» в памяти.

С течением времени я понял, что необычно в нем было поведение звуков тритона: «высокая» вторая шла правильно – вверх, к третьей, а «низкая» шестая уходила скачком вверх, к первой, как это нередко бывает именно в мелодиях старинных японских песен (имеется в виду звукоряд ми минора).

Позже я понял, что звукоряд этой песни, если повысить III и VI ступени, потеряет свой экзотический вид, станет обычной пентатоникой.

В конце лета 1945 года нам удалось ненадолго приехать в Хабаровск, где мама прошла обследование в краевой больнице. Вернулась оттуда она грустная, поникшая. Как я понял, ничего хорошего врачи ей не сообщили.

А мы с братом Виктором смогли посмотреть на этот чудо-город, расположенный на довольно крутых сопках. Как я сейчас вспоминаю, в районе, где мы остановились у знакомых, параллельные магистрали шли либо по хребту сопки, либо по долине, и пересекали их поперечные улицы, образующие весьма крутые спуски и подъемы. В сильный дождь по ним неслись бурные потоки воды, смывавшие все на своем пути.

Наибольшее впечатление на меня произвел хабаровский городской парк – он раскинулся на высоком берегу Амура. По парку прогуливались офицеры в парадной морской форме, многие в сопровождении нарядных женщин, матросы в бескозырках, украшенных трехцветными, похожими на слоёный мармелад, ленточками Амурской флотилии – в то время каждый флот имел собственную цветовую гамму. На каждой бескозырке значились названия их кораблей (эта традиция вскоре была отменена, форма всех матросов стала единообразной).

В этом парке запомнились огромные, невероятной длины скелеты кита и тигровой акулы, которые мой брат Виктор пытался измерить своими шагами. Цифры получались очень большими.

Здесь я впервые услышал «живую» музыку, которая меня поразила. Недалеко от берега была раковина концертной эстрады, на которой расположился духовой оркестр Амурской флотилии. Фигуры музыкантов, одетые в морскую форму, казались совершенно неподвижными. Столь же неподвижной была и фигура дирижера, и лишь равномерные движения его правой руки каждый раз совпадали с глухими ударами большого барабана и тарелок.

Неподвижность оркестрантов и дирижера контрастировала с необыкновенно ярким, сложным и красивым рисунком, который как будто чертили в воздухе звуки, издаваемые их блестящими трубами – они взлетали и опускались, пересекались и соединялись в одной точке, расходясь из неё, образуя необычные звучания.

Крутой берег нависал над рекой отвесной гранитной скалой, на которой был высечен барельеф с портретом Сталина, сделанный безвестным скульптором из числа заключенных. Был ли рядом портрет Ленина – я сейчас не помню, но, скорее всего, был, их всегда помещали рядом, как близнецов. Говорили, что скульптора, выполнившего эти барельефы, выпустили из заключения досрочно.

Противоположный, низкий берег Амура тонул в тумане где-то далеко, километрах в трех от нас или больше. Там была загадочная страна – Китай.