Я не встаю со скамейки, и нарочно не замечаю его, предпочитая с улыбкой наблюдать за тем, что будет делать Лазарус дальше.
Ловлю себя на том, что почему-то, хочу, как в детстве, как-нибудь его поддеть, чтобы он почувствовал себя неловко. Он всегда любил задирать нос, считая себя умудренным во всех вопросах, и я подшучивала над этой его особенностью все наше детство.
Вместо того чтобы неловко застыть на месте, чего я ожидала бы от старого нерешительного Лазаруса, он просто садится рядом со мной, даже не спросив разрешения, как будто так и надо было.
Похоже, этот парень с годами стал куда наглее.
— Доктор, — говорит Лазарус своим мягким низким голосом, который так меня удивил в нашу первую встречу после многих лет, что мы провели порознь., — разрешите, мы побеседуем с Лилит наедине. Я обещаю, что не отниму много ее времени.
— О да, разумеется, — спохватывается доктор, и вытерев лысину платочком, спешит удалиться, чтобы не мешать нашему разговору.
— Похоже, с годами ты утратил манеры, — говорю я, не глядя на него.
— А ты не утратила своей язвительности, Лил, — смеется Лазарус.
— Признавайся, — с ходу говорю я, — это ты завалил букетами отель, в котором я жила?
Он глядит на меня с улыбкой, и я вижу ямочки у него на щеках, которых раньше не было.
Боже, до чего же он стал очаровательным и вместе с тем мужественным, это никуда не годится. Я никак не могу сопоставить этого нового Лазаруса и моего старого юного друга, того неуверенного в себе мальчишку.
— Я не знал, какие цветы тебе нравятся, Лил, поэтому решил заказать сразу все, — пожимает он плечами.
И он даже не будет отпираться? Я то надеялась застать его врасплох прямым обвинением, но он даже ухом не ведет.
Я хотела заставить смутиться его, но в итоге это привело лишь к тому, что смутилась я сама.
Все теперь иначе.
И это имя, это смешное, короткое словечко «Лил», которым он называл меня в детстве. Почему-то никто,, кроме него меня больше так не называл. Это вызывает в памяти сразу целый ворох солнечных воспоминаний моей безмятежной юности.
Он звал тогда меня Лил, а я звала его Лаз.
— Лил и лаз. Похоже на скороговорку, если произносить много раз подряд, — так говорила моя мама.
— Ты стал совсем другим, — говорю я, любуясь контрастом между своей больничной белой обувью и ярко зеленой сочной травой, которую явно только что подстригли.
— А ты совсем не изменилась, Лил, — говорит Лаз, — все такая же неприступная и такая же красивая.
— Ты теперь всех девушек заваливаешь ворохом дорогущих цветов и не слишком свежих комплиментов? — спрашиваю я, глядя в его глаза, — может быть, стоило потратить деньги с большей пользой?
Конечно, этот нынешний Лазарус совсем не тот мальчишка. Теперь наверняка за ним бегают толпы девиц, целый заместитель министра, и судя по всему, не женат, завидная партия для любой аристократки. Да и внешне он стал невероятно притягательным молодым человеком, стоит это признать.
— Раньше за зануду был у нас я, а теперь, похоже, все поменялось местами, — поддевает он меня и, к своему удивлению, я чувствую, что краснею от стыда, как школьница. Мне казалось, что я вот-вот выведу его из равновесия, но в итоге начала ощущать, что просто бессильна сражаться с его обезоруживающей открытостью и легким отношением к самому себе.
В ответ я только бессильно вздыхаю, поняв, что общаться с ним теперь придется как-то иначе. Новый Лазарус не реагирует на мои старые подколки.
