Ильда смеялась.
Они разговаривали ещё несколько минут, а после Мари сообщила, что ей нужно по делам, и ушла. Последнее время бедняжке приходилось много забивать голову учёбой: её родители требовали этого от неё. Мари была старшей в семье, и отец собирался доверить ей часть бизнеса за неимением сына – в семье было три дочки и ни одного мальчишки. Мари ныла и уверяла родителей, что лучше умрёт от голода, чем станет заниматься скукотенью, но слова зависали в пустоте, а сама Мари благополучно часами торчала в папином кабинете. Иногда она жаловалась Ильде, что ничего стоящего в самом деле за эти часы не делает, но Ильда, кажется, нисколько не сочувствовала подруге. Она сама без принуждения много времени посвящала изучению библиотеки и коллекций своего отца, хотя он того не требовал, возлагая свои надежды на 26-летнего сына – наследника. Он считал, что девушкам не пристало серьёзно обучаться чему бы то ни было, и даже отослал Ильду вон пару лет назад, когда она посмела попросить отправить её обучаться у ландшафтного дизайнера или архитектора.
Молодёжь Майдаля из богатых и престижных семей в основном проводила дни беспорядочно и праздно. Только стороннему наблюдателю казалось культурным и интересным их времяпровождение: организованные и регулярные банкеты, вечера, прогулки, походы в библиотеки и кафе. Но стоило пожить подобным образом пару лет, чтобы понять, какой бесполезной, скучной и пустой представляется жизнь, насколько одинаковы недели, месяца. Белладонна и Поющая Чайка (между собой горожане низкого класса звали её "пьющая чайка") с их роскошью и сотнями блюд, музыканты, улицы, вымощенные белым камнем, фасады домов, украшенные кашпо и цветами, бесконечные фонтаны, бесконечная яркая – такая яркая на фоне ясно-голубого неба – зелень, и бесконечное солнце, нежное и тёплое – всё приедалось, казалось обычным до тошноты. Майдаль, слышишь? Майдаль – бездонный сумрак мягких синих ночей с влажным цветущим воздухом, Майдаль – белый осколок, ласково охваченный в ладони света и моря, Майдаль – столица воркующих голубей и молчаливых статуй. Ты скучный для пресытившихся роскошью людей. Слышишь, творение ангелов? Ты надоел. Им хочется новенького. Остренького. Зачем ты гладишь лица людей, ветер, зачем шепчешь и шуршишь ночами, море? Людям надоело. Сгинь, Майдаль, сгинь…
Ильда взяла книгу и пошла на своё любимое место в Воробьином сквере. Ей нравилось читать именно здесь: под тенью кустов, в которых беспокойно шныряли десятки певчих и не певчих птичек. Яркие и неприметные, крохотные и крупные, весёлые – те, что подскакивают к тебе и, умно наклонив головку, уставляются на тебя бусинками глаз в ожидании вкусненького – и нелюдимые – те, что прячутся в листве, сердито напыжившись, и молчат. Воробьиный сквер – с редкими прохожими – был наполнен живым, и это живое: трепетало, шумело, шелестело, щебетало, а ты сидел, счастливый тем, что ты не один.
– Ильда.
Она вздрогнула от неожиданности, потому что не заметила, как Ландо подсел рядом с ней на скамейку. Он глядел на неё серьёзно, но отчего-то ей казалось, что он смотрит на неё умно и забавно по-детски – как воробушки, с наклоненной головкой выпрашивающие семечек. Она даже поймала себя на мысли, что ей необычно приятно видеть его лицо – мужественное, но милое своими крупными чертами и выражением ласкового недоумения – а ещё густые светлые волосы, мягко контрастирующие с пепельным. Только теперь он был не в пепельном, а в белой футболке и белых кедах, и небрежных брюках хаки.
