– Ты как? – спросил Олеор сочувствующим голосом.
– А что? – усмехнулась Ильда, – Кто-то сказал тебе, что я заболела?
– Нет. Я знаю, что тебе неприятно и тяжело вспоминать и слышать, но… Твоя подруга…умерла…и мне хотелось поддержать тебя…
– Напрасно, лишнее, – раздражённо перебила Ильда, – Тебе не стоит бояться говорить об этом и ходить окольными путями вокруг того, что Линду нашли с вывороченными наружу лёгкими. Она была, теперь её нет. То, будем мы плакать или нет, будем вспоминать её с почтением или нет – не изменит ни на секунду случившегося.
Олеор с изумлением уставился на неё, и Ильда приняла выражение его лица за осуждение.
– Да. – сказала она. – Я не плачу. Не плачу, не горюю и не собираюсь горевать. Я много думала об этом сегодня и поняла, что ничего не изменится в моей жизни от исчезновения Линды. Ни в хорошую, ни в плохую сторону. Всё равно, что умер тот голубь, которого мы оставили у статуи Ангела. Да, я знаю, – остановила она жестом попытавшегося возразить Олеора, – Я жестокая, я бесчувственная, я отвратительная! Да! Но я говорю правду. А ты в-наглую врёшь, когда приходишь сочувствовать мне и сожалеть о смерти Линды.
– Право, – усмехнулся Олеор, – Я и не знаю, что отвечать на подобную откровенную грубость.
– Можешь и не отвечать. Помолчи.
– Отчего ты такая резкая? – как можно мягче спросил Олеор, хотя начинал терять терпение – он привык и любил находиться за безопасной стеной вежливости в разговорах, а Ильда упрямо таранила его стену.
Ильда промолчала, но на её губах взрогнула невесёлая улыбка. Минуту они сидели безмолвно, и Ильда нащупывала сонную артерию на своей шее – она часто так делала, и, прижав пальцы, чувствовала, как в ней бьётся кровь.
Олеора потянуло к ней – сидящей напротив него с блуждающей усмешкой, то появляющейся на губах, то исчезающей и вкрадывающейся в тёмные глаза.
– Ильда… – глухо произнёс он, мучаясь желанием.
– Можно. – сказала она отчётливо, будто отдавала команду собаке, и тут же он сорвался и накрыл её нетерпеливо, стискивая, хватая за талию, мня своими губами её губы – поддатливые и прохладные. Скоро они оказались на кровати, мятой и незаправленной, и Олеор осознал, что слаб перед самоуверенной, всёпоглощающей страстью Ильды – страстью равнодушия и поиска удовольствий. По её нетерпеливости он понимал, что она неудовлетворена и раздражена, ищет большего, и это задевало его самолюбие…
Олеор сидел и смотрел на её спину – Ильда стояла у окна, и ветер нежно шевелил её каштановые кудри. Олеор бесился, особенно оттого, что в голове вертелся один и тот же вопрос: "Что я сделал не так?" А он не привык задаваться подобными вопросами, тем более в отношениях с девушками.
Олеор начал перебирать книги, лежащие на её столе. Наткнувшись на папку с чертежами и рисунками, принялся перебирать их: планы ландшафтов города, зарисовки фасадов, виды на парки сверху.
– Ты сама придумываешь это? Увлекаешься?
Ильда резко обернулась, кинула быстрый взгляд на то, что Олеор листал.
– Я не хочу, чтобы ты смотрел.
– Почему?
– Я не люблю, когда меня критикуют те, чьё мнение пока не кажется мне стоящим.
– Я не собирался критиковать.
– Я не люблю! – повторила она. – Я не выношу, когда люди лезут в то, что не касается их никак!
– Что же, – усмехнулся Олеор, послушно кладя папку на место, – Ты позволяешь мне заниматься с тобой любовью, но не позволяешь смотреть твои рисунки?
