Под утро несколько парней и девушек, возращавшихся с банкета Золотой Молодёжи через парк, нашли тело Линды рядом с Ангелом-Хранителем. Её горло было передавлено чёрной накидкой, а грудная клетка разорвана.
– Ты сейчас пойдёшь к Ильде? – спросил Ландо после репетиции, наблюдая за тем, как Олеор с красным лицом раздражённо собирает ноты. Сегодня он наорал на Ландо несколько раз. Ландо обиделся, назвал его негодяем и своим заклятым врагом, поэтому Олеор удивился теперь, услышав, что Ландо спокойно заговорил с ним.
– А как же вражда до гроба? Или ты уже отошёл?
– Я пошутил про гроб. Ты идёшь к Ильде или нет?
– Какая тебе разница?
– Я хотел передать…
– Нет, я не иду к Ильде. – перебил его Олеор.
– Почему? Она наверно плачет из-за Линды и…
– Вот именно! Плачет. Я не хочу застать её в истерике и стоять перед ней, как дурачок. Когда у людей горе, не надо трогать их лишний раз, а тем более приходить без приглашения.
– Ой-ой-ой! Какие ещё оправдания мы себе сочиним? Нам срочно надо покушать, поэтому не стоит заявляться к девушке и оскорблять её скорбь урчанием в животе! А ещё мы хотим спать, потому что всю ночь веселились и играли на трубе!
– На саксофоне, недоучка!
Ландо засмеялся. Ему нравилось называть саксофон трубой, потому что это был верный способ довести Олеора до белого каления.
– Как хочешь, – пожал плечами Ландо и двинулся к выходу.
– Стой!
– А?
– Если ты до послезавтра не выучишь "Виола вива", я убью тебя.
Ландо несколько секунд испытующе и без своей обыкновенной смешливости в глазах смотрел на Олеора, нервными неловкими пальцами прижимая к себе саксофон. Потом вышел.
– Извини, что без приглашения, – Олеор топтался на пороге, но Ильда сразу поняла, что его неловкость и смирение – напускные. В самом деле он чувствовал себя очень даже уверенно и не беспокоился о том, что пришёл невовремя.
– Ничего. Проходи.
Олеор последовал за Ильдой, с любопытством подмечая интерьер особняка. В отличие от убранства комнат, где жил он – комнат дорогого холодного блеска, новизны и плавных изгибов мебели последних моделей – внутри дом отца Ильды выделялся мрачноватой роскошью старинных предметов. Тяжёлая мебель, подавляющих размеров люстры, потолки на высоте трёх метров, огромные окна с портьерами до полу, широкие лестницы с массивными перилами, картины в высеченных из камня рамках, древние орнаменты и многометровые ковры. В палитре преобладали тиснёный орех и рубиновый красный – глубоко-тёмные и тусклые.
– Тебе нравится здесь? – шёпотом спросил Олеор.
– Нет. Не вижу ничего оригинального в том, чтобы жить в старой хламиде в то время, как из неё впору сделать музей.
– Ты неправильно употребляешь слово. Хламида – это мужская верхняя одежда из шерстяной ткани. Навроде мантии.
– Начитанный? Ты бы понравился моему папе.
Они прошли в комнату Ильды на втором этаже. Пожалуй, самую светлую и маленькую в этом доме. Полупрозрачная белая занавеска трепыхалась на ветру, пытаясь вырваться в распахнутое окно и улететь. Помятая неубранная постель указывала, что её обладательница не прочь проводить время праздно и ленно, а стол, заваленный неразобранными бумагами и книгами, только подтверждал это. Олеор оглядел комнату с неудовольствием, но промолчал, приписав беспорядок плохому настроению Ильды – ведь у неё погибла подруга.
– Садись. – Ильда указала ему рукой на кресло и села напротив, упершись локтями в подлокотники, сцепив пальцы и вперив в Олеора равнодушный и усталый взгляд. Кажется, Олеор ошибся в первый вечер, приняв искры кокетства в её глазах за жизненную энергию. Ильда – молодая и красивая, жизнь которой готовила ей богатство, успех и почёт – была словно иссякающий источник, выжимающий из себя последние капли веселья юности. Иное явление – живость Мари. Та ещё была увлечена, быть может пустячным и напрасным, но увлечена. Она встряхивала Ильду, но недолго оставалось ей находить в подруге ответную увлечённость – всё кончалось.
