Оживился мужик, тряхнул башкой:
– Коли так, выдать замуж девицу рад, приданое готово: и платье, и уборы, и мониста, и посуда. Как тебе такой жених? – подмигнул он жене.
– А ты не меня, Марфу спроси: по сердцу ли? – весело отозвалась Авдотья.
– Чего мне её размышления спрашивать? Её дело отца с матерью слушать да благословен грядый петь, – добродушно проворчал отец, но жену послушался, позвал: – Марфутка! Покажись всем, какая ты ягодиночка!
Дочка тут же выпорхнула, сряженная в праздничный обряд, – вдвое хороша, красивше нет! На рукавах тонкой беленькой рубашки кружева в ладонь шириною. Кругом шеи бусы алые. Глядя в пол, подошла к батюшке и беспокойно поправила волны кумачного раздувай-сарафана. Румянец, что уголь, загорелся на щеках.
– А? Какова? Не девка – сахар! Ростом и красотою исполнена, и во всём здорова, – заулыбался отец и нахмурился довольно: – Ой, беда с этими девками, один только разор. Сряжай её, дары припасай, а всё одно: что курицу не накормишь, что девку не оденешь…
«Ах, загляденье! Ах, красота!» – сияли глаза Юшко: не видел краше девицы, так и любовался бы от зари до зари да целовал бы пунцовые губки.
– Ну, что ж ты, орёл? Был спористый, не переговоришь, а теперь затих, – засмеялся Прокоп. – Что хотел сказать, излагай!
– А и скажу! – смело начал юноша, заметно волнуясь. – Я господин своим словам и на ветер их не бросаю. Завладела ты, Марфенька, сердцем моим на веки вечные! А посему знай: рад душу за тебя положить! Как свят Господь, так вернусь за тобой и за себя возьму!
Хлопнул довольно по коленям крестьянин:
– Вот это по-нашему! Ей-богу, по-нашему! – и мотнул кудлатой головой, глядя на воеводу. – Что скажешь, царевич? Будешь жениху споручителем?
Все посмотрели на почётного гостя.
Поднялся Саин-Булат – рослый, прямой, спокойный. Глянул на Юшко:
– Люба́ девица?
– Люба́! – прямиково ответствовал тот.
Перевёл воевода взгляд на Марфу.
– Ратники – народ беспокойный, на месте не сидят. Согласна ли ждать жениха, сколь понадобится?
– Да! – радостёшенько кивнула девица.
Улыбнулся благодушно Саин-Булат, руку поднял:
– Ну, а раз так, то и сватовство сочинилось[17]. Юшко – огневой воин, храбрый. И справедливый, уж он никогда никого не обманет. Даю крепкую поруку за него.
– Милые детки вы мои… – растерялся хозяин дома и кинулся к лавке: схватив глиняный кувшин, с размаху ахнул об пол, и тот разлетелся вдребезги.
– На счастье! – возгласил глава семейства, а Юшко с Марфой, смеясь, стали топтать черепки.
Солнце к тому времени скралось за горизонт. И гостей сморила усталость. Как упал Юшко на постеленный на полу сенник, так и пролежал камешком с вечера до третьих петухов. И Саин-Булат проспал ночь в один дух, не просыпаясь.
Зато Марфа почти до самой зари не сомкнула глаз, всё гадала, как судьба сложится. Вполглаза дремал и Прокопий. Ворочался, пыхтел, по несколько раз вставал и выходил на двор коней поглядеть, чтоб не увели. Хозяйка тоже долго не ложилась: замешивала тесто, шептала молитвы, а потом, лёгши, слушала, как пыхтит и киснет квашня. Только приуснула – ан уже и светает – время хлеб катать и ставить в печь. Вспорхнула пёрышком, засучила рукава. Туда-сюда крутнулась, глядь, булка испеклась. Вытащила, поставила на стол, налила по кружкам кваску, всех позвала.
Только спросонья гости долго не рассиживались: нынче им перед грозным царём ответ держать. Поели скоро-наскоро, поблагодарили добрых людей и стали в путь собираться.
