Олина семья состояла из мамы и бабушки. В первые дни учебы у Оли был еще и папа, но, когда наша воспитательница Юлия Сергеевна на родительском собрании попросила пап помочь ей повесить занавески, чтобы днем мы могли спать в школе, Олин папа как-то слишком быстро откликнулся: «В любое время, в любой день!». Моя бабушка сразу после собрания отметила, что папа Оли втюрился в Юлию Сергеевну. Как в воду глядела. К следующему собранию у Оли уже не было папы.
Мама Оли через какое-то время пошла работать бухгалтером. Она прекрасно зарабатывала, почти сразу купила машину, и пошли сникерсы, соки, кроссовки и карманные деньги для Оли. До того, как мама Оли устроилась бухгалтером, семье пришлось не легко, бабушка даже отважилась продавать у метро одежду Оли и всякую мелочь, статуэтки, посуду и бусы. Ее часто гоняли менты, как и всех остальных бабушек.
Оля, оставшись без присмотра родителей, быстро стала самостоятельной. Она научила меня гулять без взрослых и скрывать это. С Олей мне казалось, что я такая же смелая как она. А без Оли я и до школы боялась дойти одна.
Оля стала моей отдушиной в жестоком, чужом и опасном мире, такой как бабушкины подруги для бабушки.
Твердое и мягкое
Бабушка всегда придерживалась незыблемого правила, ничему не радоваться раньше времени. Это правило ее еще никогда не подводило. Согласно этой жизненной концепции бабушка просто отметила тот факт, что я больше не боюсь мальчиков, но праздновать взятие мною нового рубежа не спешила. Ясно было, что следом пойдут другие неприятности, может почище старых.
Само собой, бабушка как в воду глядела.
Уже 2 сентября на физре Дима Рысаков с разбега повалил меня на маты и лег сверху.
– Димочка, зачем ты ложишься на Лену? – спросила Тамара Андреевна, – ты видишь, ей это не нравится.
– Мой папа так всегда ложится на маму, – объяснил Дима.
Тамара Андреевна не растерялась:
– Значит, Дима, – сказала она, – твоей маме это нравится, а Лене – нет.
– Я больше не буду, – пообещал Дима, но все равно не смог с собой совладать и продолжил валить меня и ложиться сверху при любой возможности.
Антон Петров подарил мне синюю точилку для карандашей в форме телевизора. Бабушка часто мне говорила: «Лена, когда у ебыря хер твердый, сердце у него мягкое, а когда хер мягкий, сердце – твердое, как камень». Я смутно чувствовала, что эта поговорка имеет отношение к мальчикам и их проявлениям симпатии, но никак не могла сопоставить, как она соотносится конкретно с подарком Петрова. Поэтому, немного подумав, я все-таки взяла точилку.
После этой точилки, Петров с Рысаковым начали драться на каждой перемене и после школы, как дикие звери.
Я всегда прогуливалась рядом с их дракой, как бы невзначай.
– Видела, как я его? – гордо спрашивал меня Петров или Рысаков, в зависимости от того, кто одержал верх на этот раз он.
– Нет. А что вы дрались? – отвечала я безразлично и добавляла, – я и не смотрела.
Бабушка пересказывала эти диалоги маме:
– Вот, ведь скорпионская порода! Ты такой не была, Жанна!
Мама виляла хвостиком и влюбленными глазами смотрела на бабушку. Похоже на похвалу. И поддакивала:
– Скорпионская, да. А я между двух огней, два скорпиона, Лена и Сеня.
– Корова, ты, а не между двух огней, – говорила бабушка маме, (в целях воспитания, чтоб не зазнавалась).
Петров был аллергиком, но ему повезло меньше, чем мне. Мои родители нашли аллергены и исключили их из питания, а родители Антона оказались не так прозорливы и не смогли распознать, на что у ребенка аллергия. Кожа Антона представляла собой одну сплошную корку с расчесами. Именно из-за этого зуда, а не только от любви ко мне, Петров лупил всех детей без разбора.
