– Мы с Олей уезжаем, – растолкала Наталья сына, когда они обе были готовы. – Рожать, видно, пора.
– Езжайте, – бормочет Михаил. – Я приеду следом. К вечеру приеду.
В этот день в мир приходит его дочь. Но он не приезжает к вечеру. Не приезжает он и на следующий день. Миша пьет.
В Российской империи почти с самого начала войны водка была запрещена указом государя. И не только водка. Запрещены были и вино, и пиво. Многие были уверены в том, что хлебные бунты в это время были порождены отчасти и тем, что крестьяне пускали свои хлебные запасы на куда более прибыльный продукт – самогон. Эта контрабандная водка называлась «лунная», потому что доставлялась в город под покровом ночи. Каким образом Михаил доставал выпивку, Ольга могла только догадываться. После рождения дочери он не только не протрезвел, но еще чаще стал уходить в запои, смешивая при этом водку с пивом.
– Только так можно добиться самого глубокого эффекта, – говорил он. – Я истинно русский человек. А истинно русский человек пьет только так! До глубокого эффекта!
И он пил до одурения. По ночам он внезапно просыпался и кричал: «Бумагу! Перо! Пиши, Оленька, пиши! Ко мне пришли великие мысли!» И тогда Ольге казалось, что она живет не с мужчиной, которого когда-то боготворила, а с настоящим городским сумасшедшим. Всё чаще и чаще ее посещали мысли об уходе. Брак трещал по швам. С появлением дочери она по-другому стала воспринимать всё, что ее окружало. Миша, его мать, эта душная атмосфера в квартире – всё стало раздражать. Одна Маня как-то еще заботилась о ней и о малышке, которую Миша записал при крещении Ольгой. Сама же Ольга упорно называла дочь Адой. Ведь именно так она хотела ее назвать и, вопреки записи в церковной книге, так ее и называла. Постепенно вслед за ней и другие стали звать ее Адой, и только один Михаил называл дочку Олей наперекор всем.
