Я ни мгновения не сомневалась, что весьма скоро здесь окажется магистр, Харакаш, кто-нибудь из Длани и хорошо, если не будет Альвина. Времени у меня было немного.
Неровный огонек масляной лампы, принесенной кем-то из солдат и поставленной на стол у стены, бросал тени на тело Доры так, что казалось, будто ее ресницы едва заметно дрожат. Румяное, загорелое лицо девушки было умиротворенным и спокойным, и совсем не вязалось со следами ожогов вокруг глаз.
Чуть приподняв Дору за плечи, я перехватила ее рукой под лопатки, и, усадив бездыханное тело, опирая его на собственное плечо и придерживая рукой, взялась ладонью за рукоять стилета, вытаскивая его из раны.
Кровь хлынула с новой силой и в этот раз оружие ее уже не впитывало — она просто соскальзывала с трехгранного лезвия, не оставляя ни капли на мягко светящемся металле.
Словно бы со стороны я наблюдала сама за собой.
«Откуда это спокойствие во мне?»
Уложив Дору обратно на пол я, встав, подняла опрокинутый ранее стул, поставила его чуть в стороне от темно-алой, влажно блестящей в свете огня лужи крови, что медленно растекалась из-под тела, и села, глубоко вздохнув.
«Мне жаль. Меньше всего я хочу делать это, Дора. Но иначе я не узнаю, кто заставил тебя сделать все это. И не смогу отомстить. Не знаю, нужна ли тебе эта месть, но она нужна мне. Очень нужна. Просто потому, что... так будет правильно.»
Несколько мгновений я смотрела на неподвижное тело девушки, а потом перевела взгляд на стилет в своей руке. Не нужно было никаких слов или связного, сформулированного приказа. Я чувствовала оружие в своей руке, как продолжение себя самой и оттого пожелание взять свежеполученные силы Доры исполнилось так же быстро, как если бы я просто решила согнуть палец.
Мир вокруг дрогнул, словно бы стал ярче и четче на миг. Мне стало жарко, я непроизвольно дернулась, настолько велико было желание немедленно вскочить и что-то делать.
Воспоминания Доры, незамутненные, насыщенные, хлынули в мое сознание рекой.
Чужие грубые руки, унизительная боль, вызывающее омерзение тепло, чужая влага, смешанная с собственной кровью, бегущая по голым ногам. Затоптанные чужими сапогами доски родного дома.
Старший брат, стоящий в веренице таких же, как он, со связанными общей веревкой руками. Черные хлопья, оседающие на белый снег и тошнотворный запах горелого мяса. Сидящий на заборе крупный ворон.
Я, порывисто вздохнув, сжимаю крепче зубы, пристально вглядываясь в чужую память.
Следующее воспоминание мне знакомо — вспышка божественного знака в бане, на тонкой руке сидящей рядом принцессы. Оторопь, страх, непонимание, жгучее любопытство и смущение. Неловкость и, одновременно, воодушевление.
Сглотнув подступившие не вовремя слезы, я стараюсь сосредоточиться, «пролистывая» воспоминания девушки, намеренно не задерживаясь даже на тех, что мне были любопытны. Мое любопытство тут неуместно. Пусть Дора мертва, но это ее воспоминания и ее чувства, и мне нужно отнестись к ним с уважением.
Лицо Альвина... Оно всплывает достаточно часто. Почти так же часто, как лица некоторых женщин, что двигались вместе с Дорой в обозе.
Мои рубашки, выстиранные трудолюбивыми руками девушки, такие белые и мягкие, каких она никогда не носила.
