Двойной виски со снегом. Нью-Йорк - страница 17
Хватка пальцев на лодыжке – послушно позволил снять туфли. Переступил кольцо брюк и белья, осторожно стянутых к полу. Остался совершенно гол, как младенец. Мучительно поежился, представив вдруг, как сейчас откроется дверь, и Марина вытолкнет его в коридор, посмеявшись. Она тут же ощутила смену его настроения. По спадающему ли накалу возбуждения, по напряженной позе или просто уже научилась?
Руки погладили вдруг его колени.
— Доверие, помнишь?
Да. Он помнил и не раз испытывал ее – доверяет ли? Позволит ли? Откроется ли? Только готов ли он сам к такому повороту проверок доверия? Выдохнул и улыбнулся – чуть криво, нервно, но в темноте все равно не видно.
— Где мои поцелуи, Малыш? Ты их мне обещала.
Цепочка поцелуев от самых колен, выше, выше. Влажная дорожка из прикосновений языка холодком ощутима на коже. Легкий укус на ключице, на шее. Руками Марина толкнула его, прижимая к холодной стене. Снова укус в подбородок, касание губами края рта. Кончиком языка обвела ребро нижней губы.
— Поцелуй – это секс. Те же правила, те же законы, – прошептала она ему прямо в рот. – Прелюдии, проникновения. Хочешь?
Он в ответ зарычал и не горлом даже, казалось – всем телом, вибрируя до самых пальцев ног. Его руки, до сих пор царапавшие стену, рванулись к Марине.
— Тс-с-с, – она вдруг исчезла, нырнув в темноту, – у нас тут сейчас мои игры.
Снова рык, так ее возбуждающий. Снова ее губы на его лице, будто исследуя его кожу, каждую складку и щетинку задев, приласкав и затронув. Он никогда и не знал, сколько там есть чувственных точек. Ловил ртом ее рот, убегавший, ускользающий, оттачивающий возбуждение. Губы снова на губах, ощупывают, словно зияющую рану целитель. Раздвигая языком, погружаясь все глубже, лаская, Арата имели, просто взяли бесстыдно одним только ртом, снова и снова даря наслаждение. Он думал, что знал о телесной любви почти все. А теперь вдруг открыл для себя поцелуи, как мальчик. Кружилась голова, он тянулся навстречу, пытаясь схватить, прижаться, а она ускользала. Снова уперлась руками, прижала плотнее к стене.
— Стой, – прервала эту оральную муку.
И снова дорожка вниз, и руки, гладившие его тело, месившие, будто тесто. Сегодня он ощущал себя ведомым. Впервые не партнером, не мужчиной, а учеником и мальчишкой.
Поцелуй живота, пальцы выводят на нем сложные узоры. Арат слышал, чувствовал по движению воздуха: Марина встает на колени. Что собирается делать? Наслаждение было таким же острым, как боль, и таким же внезапным.. Оно пронзало. Ее рот, только что терзавший его губы, монгол вдруг ощутил там, где мечтал их найти постоянно. С того самого раза, на яхте, где они еще только учились, открывая чувственный мир друг друга. Как же давно это было...
— Я скучала по этому вкусу… Ты сладкий.
От услышанного он застонал. И без того уже взвинченный и своими фантазиями, и танцем, и сценой у лифта, и всем, что тут было сейчас, Арат был на пределе. Никакой предохранитель не может сдерживать бесконечно. Это пытка…
Вдруг горячий плен ее рта обрушился на него, захватив целиком по самый край разума. Не удержался, не смог, положил руки ей на затылок и двинул бедрами вперед, погружаясь в нее до предела. Одного лишь движения этого ему хватило для того, чтобы взорваться. Как лавина сошла. Марина не отпустила, пресекая всякие попытки отстраниться. Вцепилась ему в ягодицы, массируя языком, обвивая губами, глотая. Потрясающая! Осторожно наощупь поднял ее, с сожалением выходя из горячего плена. Ему как всегда было мало.